В 2019 году отмечается 160 лет со дня рождения осетинского поэта, драматурга, публициста и живописца Коста Левановича Хетагурова. Основоположник осетинской литературы Коста Хетагуров родился 15 октября 1859 года в селении Нар в семье военного Левана Хетагурова. С 1 ноября 1871 года Коста был зачислен в подготовительный класс Ставропольской мужской классической гимназии и определен в пансион при ней. Десять лет учился Коста в этой гимназии, затем поступил осенью 1881 года в Петербургскую академию художеств. Стихи Коста стал писать еще на школьной скамье, писал на русском и осетинском языках, а в годы юношества преимущественно на русском. Зрелый период в творчестве Коста наступил вскоре после возвращения его на родину в 1885 года. Поэмы «Фатима» , «Перед судом» , «Плачущая скала» , этнографический очерк «Особа» – все эти произведения посвящены анализу и оценке противоречий недавнего прошлого осетинского народа. Стихи Коста Хетагурова на русском представлены в этой подборкею.
Я не поэт… Обольщенный мечтою,
Я не играю беспечно стихом…
Смейся, пожалуй, над тем, что порою
Сердце мне шепчет в безмолвье ночном…
Смейся!., но только я каждое слово
Прежде, чем им поделиться с тобой,
Вымолил с болью у счастья былого
И оросил непритворной слезой…
Вот почему мои песни звучали
Многим, как звон поминального дня…
Кто не изведал борьбы и печали,
Тот за других не страдает, любя!
***
Твое ли сердце диктовало
Тебе все это? Нет, оно,—
Клянусь тебе,— оно не знало
Иль больно кровью истекало,
Когда блуждало так перо…
Тебя я лживою такою
Не знаю,— и не смей писать
Мне блажь чужую той рукою.
Что на свиданиях с тобою
Люблю так страстно целовать!
***
Да, я уж стар… Ты смотришь боязливо
На впалые глаза, на борозды морщин…
Мой стан рисуется в отрепьях некрасиво,
Немало в волосах растрепанных седин.
Могила для меня — небес желанный дар…
Да, я уж стар…
Но ты пойми,— я в пору малолетства
Жестоко был лишен капризною судьбой
Священной радости ликующего детства:
Играть под звуки песни матери родной…
Но что судьбы слепой безжалостный удар!
Да, я уж стар…
Но знай, как я, безумно расточая
Цвет юности в пыли научных мелочей,
Провел ее, как сон, людей и жизнь не зная,
Не встретив никогда сочувственных очей,
Не ведая любви волшебных грез и чар…
Да, я уж стар…
Но ты пойми, как целый век напрасно
Вокруг себя друзей и братьев я искал,
Как в одиночестве изныла грудь безгласно,
Как, жизни не вкусив, я жить уж перестал;
И смерти лишь прошу теперь у неба в дар…
Да, я уж стар…
Да, я уж стар!.. Ты смотришь боязливо
На впалые глаза, на борозды морщин…
Мой стан рисуется в лохмотьях некрасиво,
Немало в волосах растрепанных седин…
Могила для меня — бесспорно лучший дар!
Да, я уж стар…
***
Высокий барский дом… подъезд с гербом старинным…
Узорчатый балкон… стеклянный мезонин…
Закрытый экипаж… ямщик с пером павлиным
И с медного трубой кондуктор-осетин…
Швейцар с подушками… лакей с дорожной кладью…
Уложена постель… увязан чемодан…
Шкатулка с письмами… с заветною тетрадью…
Вуаль пунцовая и стройный гибкий стан…
Толпа друзей, родных… улыбки… пожеланья…
Формальный поцелуй… платок для мелких слез…
Последнее «прощай», воздушные лобзанья…
Протяжный звук трубы… неровный шум колес…
Густая пыль столбом… и понеслась карета…
Завод… чугунный мост… базар… застава… степь…
Безумная!.. Постой!.. Не покидай поэта!..
Не разрывай надежд и грез заветных цепь…
Не разрозняй аккорд могучий песнопенья,
Не разрушай алтарь и жертвенник святой
Чистилища души и храма вдохновенья,—
Вернись, несчастная!.. Безумная, постой!..
***
Скрывать, молчать, страдать безмолвно
Нет сил, терпенья больше нет,—
Как знать,— обижу ли вас кровно,
Найду ль сочувствье и ответ?
Но все, что так терзает душу,
На части разрывает грудь,—
Давно уж просится наружу,
Давно уж пробивает путь.
В признанье я не вижу цели,
Молчаньем я себя травлю…
Чего хочу на самом деле? —
Зачем вам знать, что вас люблю?
***
Когда б на струнах звонкой лиры
Умел искусно я играть,
Огнем пылающим сатиры
Сердца я стал бы прожигать.
Но так как муза не приходит
Ко мне на зов мой никогда
(Она, должно быть, не находит
Во мне талантов, господа),
То я смиренно отрекаюсь
На лире побренчать хоть раз,
К тому же, где теперь вращаюсь? —
Не мир поэта, не Парнас!
Не в том, друзья, однако, дело…
Я угодить хотел бы вам —
Писать… О чем?— не знаю сам.
Писать мне прозой надоело,
А потому пишу стихами.
Быть может, это и смешно,
Но не беда!— ведь между нами
Искать формальности грешно.
Итак, по воле провиденья,
Заброшен я в Владикавказ,
И вам свои я впечатленья,
Друзья, поведаю сейчас.
Окрестность — дивные картины!
А город — новый Петербург!
Его лишь портят осетины
Своим кварталом из лачуг.
В палатах каменных царят,
В обширных погребах хранят
Неистощимые запасы
С бурдючным запахом вина…
Не знаю, право, чья вина,
Но и съестные здесь припасы
Подчас воняют бурдюком…
Здесь два моста, но под мостом
Не бьется Терек здесь задорно,
Как барс в темнице, озлобясь,
Напротив, он несет покорно
Навоз, помои, сор и грязь…
Здесь дивно на чалме Казбека
Заката луч всегда горит,—
Хотя об этом говорить
Но стоит, право,— спокон века
О том поэты нам поют.
Писать, что здесь на площадях
И падаль, и навоз гниют,
Что лишь на сытых лошадях
Возможно рисковать по ним
Попасть во вторник на базар —
Этюд давно приелся — стар:
Все города болеют им.
Широких улиц здесь, мощенных
Не мало терским голышом,
Зато нет вовсе освещенных,
И граждане лишь только днем
По ним бестрепетно снуют,
А ночью не ходи — убьют.
Ведь дорог керосинный свет,
А денег, денег у них нет.
Убить, положим, могут вас
И на квартире. Говорят,
Что скоро весь Владикавказ
Сожгут, ограбят, разорят
Ингуш, чеченец, осетин
И персиянин; что их шайка
Идет на зверство, как один.
Ну, как с ней быть! Поди, поймай-ка!
Ночь не проходит без того,
Чтоб не убили «генеральшу»,
Чтоб мелко не скрошили в кашу
«Семейство бедного Моро»,—
Ну, словом, панику наводят.
А сколько у мещан уводят
Злодеи лошадей, коров!
Но не легко поймать воров.
Не думайте, что нет у нас
Полиции, ночных обходов.
О, в этом наш Владикавказ
От городов других народов,—
Хоть папуасов мы возьмем,—
Ушел далеко, и Маклай
Миклуха, доблестный во всем,
Отстал от нас, что твой Китай.
Нет, мы сильны в делах охраны!
Здесь полицейские, как враны,
Летят охотно на скандал.
Там, смотришь, пристав в шею дал
Чиновнику; там, как из душа,
С трубы пожарной обдают
Честной народ, толкают, бьют;
А там несчастного ингуша
Семь бравых молодцов ведут.
Вот на извозчике везут
Совсем непьяного пьянчугу:
Мол, выспится. Гляди, с испугу
Дрожит пред «властью» мужичок:
Не хочется идти в клоповник.
Но вот пред вами кабачок.
Смотрите: крюк, не крюк — полковник!
Стоит с стаканом пред столом,
Что твой начальник пред полком!..
А наша стража по ночам?
Куда вор трусит заглянуть,
Где нечего украсть плутам —
Она, смотрите, тут как тут!
И до разбойников ли ей!
Ведь нужно обойти духаны —
Искать незапертых дверей;
Узнать, не малы ли стаканы
В домах питейных; выпить водки,—
«Не с табаком ли продают?» —
И аккуратно ли дают
Кусочек тухленькой селедки?
А тут следи еще за вором!
Духаны заперты… глядишь —
Она храпит уж под забором…
И город спит… Покой и тишь.
Не спят лишь в клубах.— Загляни,
С каким азартом «господа»
Играют в карты, как они
Забыли службу и года
В своем приятном увлеченье!
А госпиталь!.. Не спит больной:
Он, как преступник в заточенье,
Кряхтит и стонет при одной
Ужасной мысли, что вот-вот
Настанет день и «Нижегрот»
В палате вихрем промелькнет,
Исчезнет с громом и в билет
Молниеносно занесет:
«Все то же» иль «симптомов нет».
А там, как кошечка, согнет
Пред «главным» спину и шепнет
(Шептаться любят доктора):
«Пора на выписку ему»
И вот по светлому челу
Играет складка: «Вам пора!»
Блажен, кто верует! А там…
А там похлебка с тараканом,
Микстура, ванная с угаром,
Сквозняк и вонь по всем «местам»…
А там… да что там! Ведь не вам,
Друзья, приходится лежать
В горячке злой,— так, значит, нам
Об этом нечего писать.
— Но где ж отрадные явленья? —
Ужели их совсем уж нет?
«Окружный суд и управленья!» —
Кричим мы радостно в ответ.
Наш суд стяжал не мало славы
И крючкотворством не страдал
С тех пор, как царь нам даровал
Свои судебные уставы.
Зайдемте в суд, там заседанья
Сегодня нет. «А впустят нас?»
— Какого б ни были вы званья,
Ступай хоть весь Владикавказ.
«Ну, хорошо, идем». Приходим.
В передней встретил нас швейцар,
И мы с приятностью находим,
Что он услужлив и не стар,
И словно только вас и ждет:
Пальто стремительно снимает
И обязательно ведет
Туда, где правда обитает…
Невольно думаешь с улыбкой:
Теперь не то, что было встарь,
И не запачкан грязью липкой
Наш современный секретарь…
Вот, наконец, вошли мы в храм
Фемиды, девы беспристрастной…
И тут встает навстречу нам
Закона раб, но очень властный.
И мы попались будто в плен.
«Что нужно вам?» — Позвольте справку:
Когда назначено NN
Пустое дело, за булавку?
«Гражданский иск?»— Нет, уголовный
Процесс — не помните его?
«Позвольте-с… вспомнил… до того…
NN преступник безусловный…
Ведь он спустил весь инвентарь
В одном именье — не булавку,
Как вы сказали. Секретарь!
Подайте точную мне справку,
В чем обвиняется NN?»
— Сейчас… В различных преступленьях:
Картины снял он с голых стен,
В предосудительном стремленье
Похитить их, но пойман был
И в целом городе прослыл
Первейшим пьяницей и вором.
Не раз, валяясь под забором,
Он отвращение внушал
Прохожим барышням и дамам
И многих часто искушал
Своим развратом полупьяным…
«Довольно! Слушать надоело».
— Итак, назначено когда
Животрепещущее дело?
«На той неделе, господа,
Во вторник». Жалко: день базарный
Пропустим, право… Но теперь
Adieu, премного благодарны.
И тут, раскланявшись, мы в дверь
Идем восторженно направо,
Не в силах чувства подавить…
Нет, если правду говорить:
Вот наша истинная слава—
Окружный суд.— «А мировой?»
Преобладает в нем порой
Господство личного воззренья,
И не имеет он значенья
И впредь не будет никогда
Иметь значение суда
Коллегиального.—«Так что же?
Коли он только справедлив…
Тем слава нам его дороже».
— Еще и как, помилуй боже!..
Но мне позвольте рассказать
Об управленьях… «Отчего же,
Вы обещали это нам…»
Тогда идем к межевикам!
Вот Межевое управленье.
Не бойтесь, шествуйте вперед!
«Позвольте… Кто-то к нам идет
Навстречу».— Странное волненье
Вдруг овладело всей душой.
— «Вам что угодно?»— Небольшой
Хотели б справки мы добиться:
Нельзя ли будет потрудиться?
Любезны будьте, государь! —
«Распорядитесь, секретарь!» —
«Сию минуту-с. Дело ваше?» —
«Тут планы есть… Я от папаши
В наследство землю получил
И в местном банке заложил…
Теперь мне нужны документы…
Утверждены они иль нет?»
И в две минуты ассистенты
Несут уж вежливый ответ:
«Для вас давно здесь все готово,
Мы только ждали вас…» Каков!
О награждении ни слова…
Нет, современный не таков
Во всех судах и учрежденьях
Служебный этот персонал,
И с вами даже генерал
Проводит время в рассужденьях.
Везде не то, что было прежде.
Хоть в Областное заглянем —
Здесь тоже в розовой надежде
Мы не обманемся.— Идем.
В приемной публики не мало;
Все, правда, маленький народ.
Узреть священное зерцало
Тут с нетерпеньем каждый ждет.
И впрямь, чреды не нарушая,
Зовут их всех по одному
Туда, в присутствие… Внимая
Лишь беспристрастному уму
И чистой совести, решают
Дела просителей и всем
Добра лишь искренне желают.
Мы очарованы совсем!..
Теперь два слова о присяжных
(Их адвокатами зовешь);
Таких бездарных, но отважных
И днем с огнем — так не найдешь.
Но, впрочем, эти адвокаты
Приобрели себе дома —
Чуть-чуть не царские палаты;
Благоволит ли им сама
Слепая женщина — фортуна,
Довольно трудно разрешить…
(О, дайте ж рифму!., ведь «драгуна»
Вас только может насмешить.
Но так как рифма не дается
Мне для «фортуны», то уж пусть,
Забыв тоску, печаль и грусть,
Читатель вволю посмеется.
Но пригодится и «драгун»
Для слабеньких, дешевых струн
Разбитой нашей балалайки.)
О наших дамах без утайки,
Друзья, скажу вам пару слов:
Они прекрасны, незлобивы,
А в блеске клубных вечеров
Всегда кокетливы, игривы.
Но между ними (по секрету!)
Имеет место и скандал.
Я лично эту в них примету
У мирового наблюдал.
Но есть еще одна примета
(Прощаю вдовушкам однем)
У наших барынь — это, это…
От рук отбилися совсем!
Столичным нравится черкес
Из мира пушкинских чудес,
А нашим — пламенный драгун,
Будь он повеса, плут и лгун.
А наши сплетни!.. Боже мой,
Какие сети здесь плетут
За самоварами зимой.
Недавно был проездом тут
Студентик… Весь Владикавказ
О нем узнал, заговорил
И через полчаса решил:
«Он аферист, отводит глаз».
Я пожалел, но он в ответ
Заметил весело: «О, нет!
Что нам до них? Пускай злословят,
Пускай клевещут, как хотят,
В сердцах гнилых пускай хоронят
Вражды и ненависти яд!
Что нам до них! Они ничтожны
В случайной злобе, как в любви,—
Дела их пошлы, мысли ложны,
Нет капли свежей в их крови…
Что нам до них? Пусть пестрый рой
Разврата, пиршеств, пресыщенья
Своею тешется игрой!..
Что нам до них! К чему нам мщенье?»
Друзья, довольно! Я кончаю.
Но знайте, я всегда встречаю
Здесь пару черных-черных глаз…
Нет! Я люблю Владикавказ.
***
В бурю легче дышать сокрушенной груди
И сном крепче смыкаются очи…
Бушевала метель, замела все пути,
Завывала, мела дни и ночи.
За заставой, в убогой турлучной избе,
Утопавшей под снегом до крыши,
Бедный труженик жил в эту пору себе
У крестьянина старого Триши.
После долгих лишений, борьбы и труда
Потерял он последние силы.
И не выдержал, и решил он тогда
Все отдать за безвестность могилы…
Фарисеи, невинность людскую храня,
Оклеймили его приговором:
«Душегубу на кладбище с нами нельзя»,—
И зарыли его за забором…
Спи, злосчастный!.. Теперь не нарушат твой сон
Никакие земные страданья,
Ни людской произвол, ни беспомощный стон
Нищеты, ни тюрьма, ни изгнанье.
Не встревожат тебя и паденье друзей,
И проклятья врагов озлобленных,
Позабыли давно и о лире твоей,
И о песнях- твоих вдохновенных.
Все, кто кинул тебя малодушно в борьбе
И прельстился продажною славой…
Сил не стало!— Ну, что ж?— Так угодно судьбе,—
Истлевай за далекой заставой!
***
Ночь… В переднем углу, пред иконой святой,
Замирая, лампада мерцает,
А под нею — измятая алчной нуждой
Жизнь без ласки и слез умирает…
Щеки впалые ярким румянцем горят
И пылают в жару лихорадки,
А глаза неподвижно и тускло глядят
На промерзлые в окнах заплатки…
Кашель гложет, терзает мучительно грудь,
Нить последнюю в ней обрывая…
А лампада то гаснет, то вспыхнет чуть-чуть,
Лик в терновом венце озаряя…
Вот погасла совсем… И в избушке сырой
Воцаряется тишь гробовая…
Только ветер в окно постучится порой
Иль застонет, в трубе завывая…
***
Занялася заря… Вот и звон из церквей
С вестью радостной мир облетает
И к святым алтарям миллионы людей
Поклониться Христу призывает…
Разодетой толпой, как большой маскарад,
Наполняют они все молельни,
И бедняк и богач в ожиданье наград
Раболепно склоняют колени.
Пред святым алтарем с площадным хвастовством
Ставят ярко горящие свечи
И под маской смиренья внимают потом
Пенью клира и пастырской речи…
Так исполнив обряд поклоненья Христу,
Богу братства, любви, всепрощенья,
Пред уходом спешат приложиться к кресту
В фарисейском самооболыценье.
И затем… Все забыв, предаются опять
Своим мелким житейским занятьям…
О, когда же, когда захотите понять,—
Что Христос доказал вам распятьем?
Много ль нужно еще вам позорных веков,
Чтобы силой Христова ученья
Жизнь избавить свою от тяжелых оков
Повседневных пиров и безделья?
Много ль нужно еще вам позорных веков,
Чтоб Христа вы врагам не предали
И пред казнью его вы у мрачных голгоф
Так безумно «распни» не кричали?
Сколько нужно еще вам позорных веков,
Чтоб за братство, любовь и свободу
Не боялись цепей и терновых венков,
А несли бы с ним крест на Голгофу?!
***
Опять удалился от нас старичишка,
Чтоб кануть в минувших веках,
И снова пред нами веселый мальчишка
С загадочным блеском в очах.
Танцует, хохочет, срывает лобзанья
С красавиц, играет, поет,
В шутливых увертках на наше гаданье
Без смысла ответы дает…
И тешимся этой бесцельной забавой,
Как дети, мы с ним заодно,—
Ни слова без смеха, улыбки лукавой! —
Не действует даже вино.
Гость юный пьет бойко, и все же не скажет,
Что миру несет он с собой,—
Насилье и зло ли достойно накажет
Иль вызовет правду на бой?
Безумных ли пиршеств он будет кумиром,
Купаясь в слезах и крови?
Поднимет ли знамя свободы над миром
Во имя Христовой любви?
Ответы туманны,— так прочь же сомненья!
Поднять нам бокалы пора
За наши идеи, за наши стремленья
Под знаменем братства,— ура!
***
Годами согбенный,
Больной, изнуренный
Поэт пробирался к ночлегу,
И музу-шалунью,
Ночную певунью
Узнал он по звонкому смеху…
— Ба! старый, здорово!
Все так же сурово
Ты по миру бродишь с котомкой?
Любовь и свободу
Родному народу
Бренчишь все на лире незвонкой…
Но стар ты уж больно,—
Бродил ты довольно,
Бесплодно раходуя силы,
И,— полно шататься,—
Я рада стараться
Тебя проводить до могилы.
Трудна хоть дорога,
Но, с помощью бога,—
Вперед,— не колеблясь, за мною!
Настраивай лиру,—
К загробному миру
Путь скорбью наполнен земною.
Где, песню слагая,
Аккорды рыдают
И муза не служит забавой,
Там свет, проклиная,
Певца изгоняет…
Но смело!— ведь мы не за славой…
***
Не рыдайте безумно над ней —
Она цели достигла своей,—
Тяжесть жизни, нужда и невзгоды
С колыбели знакомы уж ей…
Хорошо умереть в ее годы…
Ничего, что она молода,—
Кроме рабства, борьбы и труда,
Ни минуты отрадной свободы
Ей бы жизнь не дала никогда…
Хорошо умереть в ее годы.
Приютят ее лучше людей
Под холодною сенью своей
Тесный гроб и могильные своды…
Не рыдайте безумно над ней! —
Хорошо умереть в ее годы.
***
«Простите»… В этом все сказалось,—
Теперь все ясно для меня,—
Моей любви ты испугалась,—
Она всегда тебе казалась
Скучнее траурного дня…
Ну, что ж… прости! Немой досады
На встречи наши не таи,—
Я не искал за них награды…
Прости, и мира и отрады
Да будут полны дни твои!
Прими последнее моленье
Тобой истерзанной души! —
Забудь меня, как сновиденье,
Как стих печали и сомненья,
Как бред полуночной тиши…
Прости! Всю прошлую тревогу
Беру я в спутницы себе,—
Свою печальную дорогу
Я с ней пройду, моляся богу
Лишь только, только о тебе.
***
Давно это было… Под мирною сенью
Забытого крова лежал я больной,
И старая няня, склонясь над постелью,
Всегда безотлучно сидела со мной…
Она то ласкала меня, то молилась,
То чутко дремала, когда я дремал…
Слеза по морщинам украдкой струилась,
Когда я метался в жару и стонал…
Я был любопытен,— она разрешала
Вопрос то с улыбкой, то с помощью слез,—
Ребенок! — могила меня занимала,
Как царство волшебных и сказочных грез.
Я стал поправляться… С цветущей весною
Настал и канун воскресенья Христа…
Счастливая няня сидела со мною
И все осенялась знаменьем креста.
И все говорила… И все из былого
Вела за рассказом все краше рассказ…
Я слушал, я с трепетом каждое слово
Ловил, не спуская с рассказчицы глаз.
«Дитя,— заключила старуха со вздохом,—
Ты слышал, ты знаешь, понятно тебе.
Кого не признали Спасителем-Богом,
Кого, как злодея, отдали толпе.
Но верь, воскресенье Его нам осталось
Великим залогом спасенья людей,—
Любовь торжествует, все злое распалось,
Попрал Он смерть смертью пречистой своей.
Кто верует твердо в распятого Бога,
Кто заповедь помнит святую Христа,
Того не пугает крутая дорога
К Голгофе и тяжесть большого креста.
Храни же, мой милый, храни непорочной
Любовь, что Господь нам так щедро дает…
Но… слышишь? — звонят уж, настал час полночный…
Молись, — час великий, дитя, настает…
Спадают оковы, и радость святая
Царит по вселенной,— молись же, молись!»
Я стал на колени… Проворно сбегая,
Из глаз моих слезы ручьем полились…
***
Он умер… что делать?.. Охотно желаем
Мы вечную память ему…
О нем ли нам плакать? — Ведь мы не теряем
Ни брата, Ни сына,— к чему?!
Напротив, при жизни его избегали,—
Бывало, все мимо снуем,
Когда в непогОду больного встречали
Дрожащим в пальтишке своем…
Какое нам дело, что он сиротою —
Ребенком был кинут судьбе?..
Ведь, в лепете детском грозил он собою
Бездушной, холодной толпе…
Был честен… За братство он ратовал смело,
Всю жизнь пробивался трудом…
Был молод… Ну, что же,— какое нам дело?
Мы плакать не станем о нем!
Мы плачем о брате, всю жизнь промотавшем
В постыдной игре и пирах,
Мы плачем о сыне, с рожденья страдавшем
Глубоким застоем в мозгах…
О матери доброй, торгующей мило
И темплом, и честью детей,
Почтенном папаше, идущем уныло
На суд под бряцанье цепей…
А здесь! о каком-то поэте безродном,
Страдавшем за правду и свет,
С любовью нам певшем о братстве свободном,—
Мы плакать не станем… о, нет!..
***
Да, я люблю ее… но не позорной страстью,
Как объяснять себе привыкли вы любовь,—
Я не влеку ее к обманчивому счастью,
Волнуя сладостным напевом ее кровь.
Нет, я люблю ее, как символ воплощенья
Доступных на земле возвышенных начал
Добра и истины, любви и всепрощенья,
Люблю ее, как жизнь, люблю, как идеал,
Как трон свободных дум без гордости надменной,
Как свет познания, как мавзолей искусств,
Как храм поэзии, мечтою окрыленной,
И как чистилище ума, души и чувств.
Да, я люблю ее по долгу, по призванью,
Награды за любовь не требуя себе;
Как раб, приветствуя ее посильной данью,
Я награжден вполне, признателен судьбе.
Я счастлив, что люблю… Любви одной покорный,
Под знаменем ее пойду на смертный бой,
Пойду на суд толпы холодной, дикой, вздорной,
С спокойной совестью, с ликующей душой…
И если я порой мучительно страдаю,
И если я не сплю из-за нее ночей,
То разве я тогда ребячески желаю
И слез, и ласк ее задумчивых очей?
Нет, — я боюсь… Боюсь, что, в жизнь едва вступая,
Она доверчиво отдастся ей во всем,
И к ней прокрадется незримо ложь людская,
Которой осквернить святыню нипочем.
Вот, вот чего боюсь, что грудь мою терзает:
Она доверчива, наивна, молода,
А жизнь заманчиво зовет и соблазняет…
Боюсь, что разлюбить могу ее тогда.
***
Чего хотите вы? Ужели развлеченья?
Ужель пустой тоски и праздности года
Хотите искупить минутой увлеченья?
Тогда и выходить не стоило труда.
Чего ж хотите вы? О, если б между вами
Нашелся хоть один, свободный от затей
Житейской мудрости, не скованный цепями
Блестящей мишуры и грязных мелочей!..
О, если б билося, нетронутое ядом
Вседневной пошлости, здесь сердце хоть одно,—
Оно сказало бы, кого ищу я взглядом,
Чего хочу от вас? — узнало бы оно…
Хочу, чтоб не были вы в жизни торгашами
Душой и совестью, свободой и умом;
Чтоб друг на друга вы смотрели не врагами,
А каждый бы искал сочувствия в другом.
Хочу, чтоб заповедь вы помнили Христову:
«Любите ближнего, как самого себя».
Ищу готового пойти с ним на Голгофу
Для блага родины, страдая и любя…
***
Буря по ущелью
Облака несет,
Вихрем и метелью,
Кружится, ревет…
Снегом забивает
Щели между скал,
Стонет, завывает,
Плачет, как шакал.
В каменной постели,
В ледяной коре,
Мрет, как в подземельи,
Как в глухой норе,
Горного потока
Неумолчный шум…
На скале высоко
Замер и аул.
Сакли словно гробы
Из гранитных плит
Прячутся в сугробы…
Сон везде царит.
Только над дорогой,
Под карнизом скал,
В сакельке убогой
Свет не угасал…
Дети полукругом
У огня сидят…
Ссорятся друг с другом,—
Есть давно хотят.
Мать их унимает,—
Бедная вдова! —
Знай,— все раздувает
Мерзлые дрова.
Дети терпеливо
Смотрят на таган…
Вот зевнул лениво
Младший мальчуган…
Холод пронимает,
А дрема долит…
Ежится… зевает…
Повалился… спит…
Щепки разгорались…
Котелок кипел…
Дети не дождались,—
Сон их одолел…
Мать их уложила
На тахту рядком,
Бережно прикрыла
Их своим платком…
И легко им стало
В мире светлых грез…
Мать лишь не сдержала
Затаенных слез…
Твердость изменила,
Страшно стало ей,—
Ведь она варила
Камни для детей.
***
Торжествуй, дорогая отчизна моя,
И забудь вековые невзгоды,—
Воспарит сокровенная дума твоя,—
Вот предвестник желанной свободы!
Она будет, поверь,— вот священный залог,
Вот горящее вечно светило,
Верный спутник и друг по крутизнам дорог,
Благодарная, мощная сила!..
К мавзолею искусств, в храм науки святой
С ним пойдешь ты доверчиво, смело,
С ним научишься ты быть готовой на бой
За великое, честное дело.
Не умрет, не поблекнет в тебе уж тогда
Его образ задумчивый, гордый,
И в ущельях твоих будут живы всегда
Его лиры могучей аккорды…
Возлюби же его, как изгнанник-поэт
Возлюбил твои мрачные скалы,
И почти, как святыню, предсмертный привет
Юной жертвы интриг и опалы!..
***
С праздником, дети! Ваш старый коллега
Шлет издалека вам братский привет.
Акту и всем вам желаю успеха,
Жаль лишь, что с вами сейчас меня нет.
Но и на это роптать я не смею,—
Стойкости этой учились мы все
У Бенедиктова,— верьте, умею
Чтить старика и теперь я везде…
Как мне хотелось взглянуть на вас снова,
В вашем кругу освежиться душой,—
Как осветили б страницы былого
Вы своей резвой, веселой толпой.
Кажется, нету прекраснее чувства,—
Бросив в прошедшее взгляд глубоко,
Видеть победы наук и искусства
И жизнь вперед прозревать далеко.
Долго в веках промелькнувших блуждали
Мы с Воскресенским,— спасибо ему!—
Все ли мы только разумно сознали
То, что так трудно дается уму?
Но есть за нами другая заслуга,—
Школа ее не отняла у нас,—
Все мы, как братья, любили друг друга,
Дети, как братьев, мы любим и вас.
Верьте коллеге,— ни долгие годы,
Ни с прихотливой судьбою вражда,
Труд непосильный, борьба и невзгоды
В нас не убавят любви никогда.
Этому чувству,— узнаете сами,—
Учит нас вера в Иисуса Христа.
Помните заповедь, следуйте с нами,
Чтоб не страшна была тяжесть креста.
С Христовой любовью вы гордо и смело
Вступите в жизнь, в этот омут страстей,
И за великое, честное дело
Не пожалеете жизни своей.
Так предстоит вам бороться не мало
С грубым насильем, коварством и злом…
Много героев в борьбе погибало,—
Но здесь не место о грустном былом.
Вас я прошу лишь, как друг неизменный,
Чтите гимназию нашу, как мать,—
Верьте, потом в суете повседневной
Будете часто ее вспоминать.
Чтите науки, любите искусства.
Без малодушья беритесь за труд,—
Дети! — тогда благородные чувства
В вас плодородную почву найдут.
***
Тридцать лет… А уж жизнь надоела,—
Нет желанья страдать и любить,
Не могу отыскать себе дела…
Разве только без просыпу пить…
***
Увы! Поблекли силы,
Увяли навсегда,
И яму для могилы
Мне вырыла нужда…
Весной за темным бором
Заискрятся цветы,
И с помертвелым взором
Растянутся мечты.
Любил я их, лелеял.
Хранил в душе, как клад…
Ни разу не повеял
На них людской разврат…
Растил их для свободы,
Стращая мишурой;
Для них сносил невзгоды,
Для них я шел на бой.
Теперь приют укромный
Кто даст им на земле?..
Уж смерть рукой бескровной
Стучится в дверь ко мне.
Сказать ли им: «Простите! —
С землей сольюсь я сам,
А вы, друзья, летите
К свободным небесам»…
***
Не хочу я теперь поверять, милый друг,
Ничего равнодушному миру,—
Обличит мои думы тяжелый недуг
И заставит рыдать мою лиру…
Будут темны, как ночь, и нелепы для всех
Мои думы, надежды и грезы,
И лишь вызовут в праздной толпе дикий смех
Мои песни, молитвы и слезы.
Так не лучше ль молчать и, не жалуясь вслух,
Оставаться неведомым миру? —
Потому и молчу, чтоб тяжелый недуг
Не заставил рыдать мою лиру.
***
Дождусь ли я счастливой встречи,
Чтоб в полном сборе видеть всех,
Затеять спор, послушать речи
И шумный незлобивый смех?
Вы все, бесспорно, как и прежде,
С здоровой, радостной душой,
Полны незыблемой надежды
Исправить социальный строй.
На пользу всем трудясь с любовью,
Взамен не требуя услуг,
За кровь не воздаете кровью,
Как я, ваш одичалый друг.
Но разве в смрадном лазарете
Изнемогающий больной
Дойти не может, чтоб на свете
Возненавидеть все порой?
Простите!— это озлобленье
И я испытывал не раз,—
Я б кончил жизнь (без) сожаленья,
Когда б с ней не терял и вас.
Одна лишь мысль о встрече новой
Дает мне силы для борьбы
С неволей тяжкой и суровой,
С нуждой, с глумлением судьбы.
И я ближайшей целью ставлю
Скорей вас в сборе видеть всех,
Позлить назойливого «каплю»,
Послушать говор, спор и смех…
***
Застонет лишь ветер, в трубе завывая
В ненастную зимнюю ночь,—
Мне чудится плач твой, сестра дорогая,
Но, горе!— нет силы помочь.
Тяжелую участь послала на долю
Семье нашей бедной судьба:
Ты жаждала жизни, рвалася на волю,
Меня увлекала борьба.
Мы выросли странно, как будто с рожденья
В семье не бывали своей,—
Отец не такого, как мы, убежденья,
А мать… Говорить ли о ней?
Всего нас четыре,— времен, видно, года,—
Их тоже четыре в году,—
Создать ради шутки хотела природа
Из нас и на нашу беду!
Отец, как зима, убелен сединою,—
Но добр и прозрачен, как лед.
А ты так и пышешь цветущей весною,
В тебе жизнь фонтанами бьет.
То солнце, то слякоть, то тишь, то ненастье,—
Вот осень,— не то же ли мать?
Знакомы, как лету, мне горе и счастье
Порывов его созидать…
Возможно ль ужиться при этом контрасте
Характеров, целей, забот? —
Мы все понимали по-своему счастье
И горе вседневных невзгод.
Так мы и расстались… Ты выбрала друга,
Предалась мечтаньям весны,
Но нрав необузданный, грубый супруга
Разбил все надежды, мечты…
Ты долго молчала, как сень гробовая,—
Скрывала несчастье от нас…
Но тайна прорвалась, как смерть, роковая,
И хлынули слезы из глаз.
Разбита вся юность со всеми мечтами,
Изныла безвременно грудь…
Плачь, плачь, дорогая!— быть может, слезами
Ослабишь ты горе хоть чуть.
***
Спою вам куплеты
Сегодня, друзья,—
Все ваши секреты
Раскрою здесь я…
Я знаю, я зорко за вами следил:
Покайтесь, покайтесь, ведь пост наступил…
Вы, доктор, порою
Даете рецепт
С научной брехнёю —
На совесть иль нет?..
Я знаю, я зорко за вами следил…
Ну, полно, не бойтесь, ведь я пошутил…
А вы, наш присяжный,
Ведете дела
Без мысли продажной,—
Всегда против зла?
Я знаю, я зорко за вами следил…
Ну, полно, простите,— ведь я пошутил.
Строитель беседки,
Конюшен, казарм
И медной наседки,
Как можется вам?
Я знаю, я зорко за вами следил…
Пардон!.. Продолжайте,— ведь я пошутил…
Отраву трихиной
Приняли за тиф
И пичкали хиной…
Больной-то ваш жив?
Я знаю… и т. д.
Прошлись по базару
Вы, мытарь, с сумой…
Куда ж вы,— в управу
Иль прежде домой?..
А вы, санитары,
Где чуткий ваш нос? —
Ведь наши базары
Погрязли в навоз…
Кассир, вы недавно
Зацапали куш…
Воруете славно,
Не то что ингуш.
Мадам!., вы напрасно
Глядите в лорнет…
Я мажусь прекрасно,
А вы разве нет?..
Вы дочь нарядили
Как будто к венцу,
А вы заплатили
За мясо купцу?..
Писец, а смотрите,—
У вас шарабан…
Тащите, тащите! —
Директор болван…
Копеечки медной
У вас, филантроп,
Выпрашивал бедный…
А вы его — хлоп!..
Мадам!.. Вы котенка
В подушках везли,
А вот мужичонка
В мороз не спасли…
Извозчик в коляске
Вез, кажется, вас?..
Вы дали бедняжке
Дырявый абаз…
Оставьте!— За «браво»
Вас могут привлечь…
Долга ли расправа?
Здесь принято сечь…
Пропеть вам куплеты
На «Ыз» я готов,
Но наши советы
Рассердят глупцов.
***
Умер!— И это холодное слово
Так глубоко огорчает подчас,—
Умер, и, как обездоленный, снова
Плачешь и стонешь, родимый Кавказ.
Плачь! Потерял ты достойного сына,—
Все, что ты нашей семье завещал,—
В образе скромном простого грузина
Все незабвенный наш брат совмещал.
Много ль их было, способных народу
Так же всецело отдаться, любя,
Так же бороться за нашу свободу,
Светоч познания в сакли внося?
Нет, их немного,— и эту потерю
Наши потомки припомнят не раз.
Плачь!— я в грядущее наше поверю,
Слушая плач твой, родимый Кавказ!
***
Опять меня гонят… Опять убеждают,
Что лучше разъехаться нам…
«Простите… но, право… соседи болтают…
Уехать удобнее вам…»
Чего же бояться?.. Ведь целые годы
Я был им всех краше, милей,
Делил так охотно их труд и заботы,
Был лучшим из всех их друзей…
За что ж разлюбили и бедную лиру,
И песни больного певца?
За что меня гонят — чтоб снова по миру
Скитался всю жизнь, без конца?..
За то ль, что успел я в душе благородной
Священную искру раздуть,
Что мог я заставить вздыматься свободней
Безвременно стывшую грудь?..
***
Один, опять один без призрака родного,
Как бы отторгнутый от мира, от людей,—
Нет искры тлеющей участия былого,
Нет сплоченных рядов мне преданных друзей…
Опять темно вокруг, до боли беспросветно,
Пустынно, холодно… утерян снова путь…
А как хотелось жить и верить беззаветно,
Любовью к ближнему переполняя грудь!
А как хотел раскрыть горячие объятья
И в них вселенную, как друга, заключить,
Простить врагам своим, в ответ на их проклятья
Страдать за них, любя, страдая, их любить!!.
***
Иссякла мысль, тускнеют очи,
Остыла кровь, изныла грудь…
Душа мрачней осенней ночи…
Замолкла песнь… утерян путь…
Былого нет… В игре ничтожной,
Без назначенья и следа,
Как сон болезненно-тревожный,
Промчались лучшие года…
В грядущем все — не надо счастья,—
Я не привык, я не хочу!
Один лишь звук, лишь миг участья,—
За них я жизнью заплачу…
***
Румяный луч заката
На Эльбрусе погас…
Пригнал к пещере стадо
Пастух в урочный час…
Собрались понемногу
Товарищи его…
Не видно — слава богу! —
Потерь ни у кого…
Коров уж подоили,
Загнали в баз телят…
В пещере разместили
Овец и их ягнят.
Какой шалун козленок! —
Залез под самый свод;
Малюсенький ягненок
Надулся,— все ж сосет.
Огонь уж раздувает
Проворный мальчуган…
Очаг дымит, пылает,
Поставлен и таган…
Вот все к огню подсели…
Котел уже кипел…
Пока смеялись, пели,
И ужин подоспел.
Чурек сухой, ячменный,
Похлебка с молоком,—
Вот ужин неизменный,
Приправленный трудом…
И сыты, слава богу!
Пошли к своим местам
И смолкли понемногу…
Покойной ночи вам!
***
Я пишу вам очень мало,—
Тороплюсь весьма,
Вот вам скучное начало
Скучного письма!
Тахтаул-чалган не в силах
Вдохновить певца,—
Здесь толкуют лишь о жилах
Меди и свинца.
Инженер у нас бедовый —
Он еще не стар,
Между тем такой суровый —
Хуже, чем Каспар.
Боже! Что у нас за печи —
Дым стоит столбом!
Точно здесь осада Керчи,—
Выстрелы и гром
Беспрерывной канонады
В разных «номерах»
Потрясают все громады
Гор, внушают страх.
Не ведет Кубань седая
Песню про любовь,
А шумит, орет, как злая
Старая свекровь.
Вот вам общая картина
Нашего житья,—
Пожалейте ж осетина
Бедного, друзья!
Сам я много, очень много
Думаю о вас,—
Напишите ж, ради бога.
Пару строк хоть раз1
Передайте папе, маме
Теплый мой привет!.
Говорить ли об Исламе? —
Фи! —охоты нет!
***
Умолкни, ненависть и злоба,
Цепей бряцанье, звон оков!
Развейся, мрак холодный гроба,
Безумье варварских веков!
Прочь, скорбь, печали и сомненья!
Свершилось чудо из чудес —
Из мрака, суеты и тленья,
Скорбей и слез Христос воскрес!
Слез, мироносицы, не лейте!
Не плачь, святая Дева-Мать!
Идите, сеятели, сейте
На нивах Божью благодать!
Спасенье миру возвещая,
Гремит торжественно с небес
Бесплотных духов песнь святая:
«Христос воскрес! Христос воскрес!»
Настанет день,— сплотившись дружно
Под светлым знаменем креста,
Мы все пойдем единодушно
На зов Спасителя-Христа…
Девизом будет нам распятье,
Благословление небес
Повсюду с нами… Пойте, братья:
«Христос воскрес! Христос воскрес!..»
***
За маской волочился
На бале мой знакомый
И горько поплатился
За разговор нескромный.
— Ну, что,— спросил я,— больно?
«Такого маскарада,—
Признался он невольно,—
Не надо, не надо!..
Чиновничек, бывало,
Без взятки жить не мог,
И мало попадало
За это их в острог!..
Теперь возьмите — баста!
Со службы вас долой…
И мы для службы часто
Расходимся с женой.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Гипнотизер отличный
Лечил больных на веру,
Да случай единичный
Испортил всю карьеру.
А сколько было шансов
Прославиться… досада!
Теперь, увы, сеансов
Не надо, не надо!..
Здесь филантропов много,—
Я первый из таких,—
Но, рассуждая строго,
Какая польза в них?
Сбирая подаянье,
Крестьяне к нам идут
И здесь, без покаянья,
От голодухи мрут…
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Чиновничек послушный
Приводит в умиленье
Статистикой бездушной
Директора правленья,
И что ж? Он стал за сметы,—
По службе и награда! —
Редактором газеты…
Не надо, не надо!
Мы Нрвый год встречаем
С плешивым «адыге»,
Но мало возбуждаем
Доверия к себе!
Танцует он на диво,
Но отдает, пыхтя,
В клуб за бутылку пива
Четыре лишь рубля.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Недавно пробирался
Впотьмах я по бульвару,
И кто-то постарался
Презентовать мне пару
«Фонариков зажженных».
Что ж, дума очень рада,
Что улиц освещенных
Не надо, не надо!..
Мы держим караулы,
Объезды и обход,
Ломаем часто скулы,
Чтоб обуздать народ;
Печемся, что есть мочи,
О гражданах,— и все ж,
Лишь только час полночи,
Убийство и грабеж!
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Приветствую душевно
Я наших санитаров:
Обходят ежедневно
Все площади базаров;
Засыпаны трясины,
Но у мясного ряда
Кричат не без причины:
«Не надо, не надо!»
На рынке по абазу
Берем за всякий воз;
Чтоб отвратить заразу,
Мы там же жжем навоз.
Пусть граждане чихают,—
Нам это наплевать,—
Зато они узнают,
Куда навоз сбывать!
Ах, испанским,
Да испанским…
Мой первый слог — канава,
А средний — нераденье,
Последний слог — управа,
Все вместе, без сомненья,
Причина всех истерик…
Выходит ведь шарада:
«Прудить навозом Терек
Не надо, не надо!..»
Накушавшись свинины,
Семейство заболело,—
Должно быть, от трихины…
Врачи взялись за дело
И порешили с жаром,
Что нет присутствья яда…
Таких врачей и даром
Не надо… не надо!
Опять вы написали
Комедию иль драму…
Кого же вы пробрали?—
Не застрелили даму?..
Вот вам признанье друга:
Вы гений для доклада,
Но вас как драматурга
Не надо, не надо!..
За шумным маскарадом
Великий пост подходит,
К печальным результатам
Он все дела приводит…
Мы не грешили сбором,
Чего ж бояться ада? —
Поститься нам, актерам,
Не надо… не надо!..
Кричат нам «бис» и «браво»…
Найдем ли мы куплет?—
Как быть?— не знаю, право…
Суфлер! подскажешь?—«Нет!»
Что ж, видите вы сами,—
Всему виною он…
До новой встречи с вами
Примите мой поклон.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
***Я знал его… Я помню эти годы,
Когда он жил для родины моей,
Когда и труд, и силы, и заботы,—
Всего себя он отдавал лишь ей.
Я не забыл, как светочем познанья
Он управлял могучею рукой,
Когда с пути вражды и испытанья
Он нас повел дорогою иной.
Мы шли за ним доверчиво и смело,
Забыв вражду исконную и месть,—
Он нас учил ценить иное дело
И понимать иначе долг и честь…
Он нас любил, и к родине суровой
Он завещал иную нам любовь,—
Отважный ныл к борьбе направил новой
И изменил девиз наш —«кровь за кровь».
Он нам внушил — для истинной свободы
Не дорожить привольем дикарей…
Я знал его, я помню эти годы,
Когда он жил для родины моей…
***
Если встреча с тобой, дорогое дитя,
Только шутка иль злая интрига,
То не делай певца, умоляю тебя,
Ты рабом непосильного ига.
Не хочу я страдать, не хочу!—видит бог,—
Мне неведомо счастье земное,
И в неравной борьбе до того изнемог,
Что теперь я ищу лишь покоя…
Я боюсь пробужденья несбыточных грез
И надежд прихотливых мерцанья,
Я боюсь затаенных, беспомощных слез,
Безысходной тоски и страданья…
И коль ласки твои шаловливо, шутя,
Мне готовят печальную повесть,—
О, тогда пощади, дорогое дитя,—
Не тревожь мою чистую совесть!
***
Да, встретились напрасно мы с тобою,—
Не по пути нам, милое дитя,
Не будем жить мы радостью одною,
Твоею стать не может скорбь моя…
Весне нужны чарующие трели,
Тепло и свет, широкий небосвод,
Цветы и сны, нужна ей жизнь без цели,
Без мрачных дум, печали и забот…
У осени другое назначенье,—
Ей дай шипы, а не гирлянды роз,
Борьбу и труд, отвагу и терпенье,—
В ней каждый шаг — мучительный вопрос…
Не сблизиться им радостью одною,
И не сплотит их общая печаль…
Да!— встретились напрасно мы с тобою,—
Не по пути, не по пути нам,— жаль!..
***
Муза!.. Забудем мы эти аккорды,
Где каждый звук лишь кичится красой,
Как надушенный, напыщенно-гордый
Франт пред оборванной грязной толпой.
Полно! На что нам такие напевы,
Где хор волшебных несбыточных грез
Сладко щекочет мечтательность девы,
Чуждой борьбы и беспомощных слез?..
Лучше пропой ты мне песню такую,
Чтобы она прозвучала в сердцах
И разбудила бы совесть людскую
В их повседневных житейских делах…
Лучше скажи мне могучее слово,
Чем бы весь мир я сумел убедить,
Что в этом мире нет счастья другого,
Как бесконечно прощать и любить.
***
Вот когда перестану дышать
И безжизненно буду лежать
В торопливо сколоченном гробе,
И когда ты придешь за толпой
Навестить прах безжизненный мой,—
Смейся вволю, потворствуя злобе!
Где тот взор, что надеждой пылал,
Что в минувшем с любовью блуждал
И впивался в грядущее жадно?
Где живые аккорды речей,
Что, так бурно сливаясь в ручей,
Не смолкая, гремели отрадно?
Где густой, заразительный смех
И сатиры, пугавшие всех?
Где восторги, мечты, увлеченья,
Непритворная смелость в бою
За народ, за свободу свою,
За равенство, любовь, просвещенье?
Все исчезло, как сон, без следа!
Смейся, друг мой, злорадствуй тогда,—
Все потерпит сырая могила…
Но пока я страдаю, люблю,—
Об одном я прошу и молю:
Не глумись ты над тем, что мне мило.
***
Над нами плыл месяц и звезды мерцали,
Заснуло село за рекой…
Прибрежные ивы чуть-чуть трепетали,
Волна чуть шепталась с волной…
И я колебался… Но взор твой глубокий
Сомненья мои разогнал,—
«В борьбе,— говорил он,— с судьбою жестокой
Ты счастья и жизни не знал.
Куда-то по ветру ты несся без цели,
Как сорванный вихрем листок,
Не слышал ты в мае волшебные трели
Пред тем, как алеет восток.
Не видел, как розы, сплетаясь задорно
В венки, украшают чело.
Не знаешь, что в мире любви все покорно,
Что с нею тепло и светло!»
И так он был полон любви и участья,
И так он все мог разрешить,
Что больно, мучительно хочется счастья,
Мучительно хочется жить…
***
Умру я, и что же?— слезою участья
Почтишь ли могилу мою,
И смерть моя ляжет ли тучей ненастья
На душу больную твою?
Нас общее дело когда-то сближало,—
Хотели чему-то служить,—
Мы были друзьями, но что-то мешало
Нам нежно друг друга любить.
Не бедность ли злая, нужда и заботы
О хлебе насущном?.. Да, да! —
Мы жаждали оба простора, свободы
И счастья другого труда.
Так мы и расстались… и годы летели…
Жалея друг друга не раз,
Мы розно боролись… Достиг ли кто цели,
Намеченной каждым из нас?
Нисколько! Бесплодно расходуя силы,
Мы оба боролись с нуждой…
Состарились оба, брезгливы и хилы,
Без слез, без улыбки живой.
К чему ж мы лишили возможного счастья
Цветущую юность свою? —
За эту ошибку слезою участья
Почти хоть могилу мою…
***
Мне нравится, мой друг, что ты глядишь пытливо
И тщетно разгадать стараешься меня,
Когда я говорю тебе полушутливо,
Что я устал любить, устал страдать, любя.
Мне нравится твой взор задумчиво-глубокий,
Сомнения твои и непритворный страх,
Когда я говорю, что люди все жестоки,
Что нет небесного созвучья в их сердцах.
Не верь моим речам, исполненным проклятья,
Насмешки злой и лжи,— я им не верю сам,—
Напротив, верь, что мы, как любящие братья,
Воздвигнем на земле один всеобщий храм.
Храм жизни трудовой, насильно недоступный,
Сознательной борьбы, без пыток и крови,
Храм чистой совести и правды неподкупной,
Храм просвещения, свободы и любви.
***
Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь,—
Я выбился из сил под бременем труда,
Борьбы и нищеты; ты весело срываешь
Весенние цветы… Я стар, ты молода.
Зачем мы встретились? Зачем душой разбитой
Я полюбил тебя, как друга, как сестру?
Ведь я допил бокал, а твой, едва налитый,
Стоит нетронутым на жизненном пиру.
Да, нам не по пути… Но, встретившись с тобою,
Я посох и суму благословляю вновь,—
Ударю по струнам дрожащею рукою
И миру возвещу свободу и любовь.
***
Разбитое сердце не знает тревоги;
На все безучастно глядя,
Безмолвно, как камень, стою у дороги,—
Идите все мимо, друзья!
Я вам не товарищ,— былого привета
Союз ваш во мне не найдет,
В безжизненной глыбе не встретит ответа
Могучее слово «вперед».
От светлой надежды на царство свободы,
Любви и добра ни следа
Во мне не оставили долгие годы
Тяжелой борьбы и труда…
Поблекли желанья, душа онемела,
Остыла изнывшая грудь,—
Нет, я уж не годен для общего дела,
Идите! — Счастливый вам путь!..
***
Не упрекай меня, что я забросил лиру,
Что разорвал я цепь былых волшебных грез,
Что отказался я бесчувственному миру
Любовно поверять мечты и тайну слез.
Не упрекай меня!— Свободные напевы
Не гармонируют с бряцанием цепей,
А трели соловья и шепот юной девы —
Отравленный бокал на гульбище страстей…
Могу ли я смущать божественным ученьем!
«Любите ближнего, как самого себя» —
Людей, готовящих с таким ожесточеньем
Кровавую зарю для радостного дня?
Ночь близится к концу… Ристалище раздора,
Безумной храбрости, насилья, грабежа
Уже становится ареною позора,
Разврата, пошлости, бесчестья, кутежа…
Минуты сочтены, повсюду бьют тревогу…
Уж брезжит луч зари, играя на штыках…
Лишь грянут выстрелы, и «Слава в вышних богу
Победно прогремит на светлых облаках.
И обновленный мир отдастся вечно миру,
С презреньем бросив нож, запекшийся в крови
Не упрекай меня!— И я настрою лиру
Тогда для равенства, свободы и любви…
***
Тяжело… Как тюрьма, жизнь постыла,
Мрак могильный закрыл все пути,
Взор блуждает в прошедшем уныло
И не ждет ничего впереди…
Ни единого звука участья,—
Тишина, леденящая кровь!
Жизнь без света и призрака счастья,
Без чарующей веры в любовь…
Жизнь без теплой улыбки привета,
Без желаний, надежд впереди…
Хоть бы луч показался рассвета,
Хоть бы треснуло сердце в груди!..
***
Когда тебя, мой друг,
Порой гнетет недуг
И не находишь облегченья,
Ты вспомни о Христе,—
Страданья на кресте
Ослабят вмиг твои мученья.
Когда же радость грез
Отравит горечь слез,
Когда тебя постигнет горе,
Ты вспомни лишь народ,—
Среди его невзгод
Твои страданья — капля в море.
***
Благодарю тебя за искреннее слово…
Прости, прости на век! Отвергнутый тобой,
Я посох и суму благословляю снова,
Благословляю жизнь, свободу и покой.
Благодарю тебя… Ты снова возвратила
Скитальцу бедному потерянное «я»,
Мучительным «прости» ему ты озарила
Забытую стезю разумного бытья.
Теперь настрою вновь заброшенную лиру,
Забуду твой напев и незлобивый смех,
Начну по-прежнему я странствовать по миру,
Молиться и любить, любя, страдать за всех.
***
Когда на тополе сребристом
Померкнет яркий изумруд,
Когда в саду твоем душистом
Цветы последние умрут…
Когда багровый луч заката
В свинцовых тучах догорит
И с гор полночная прохлада
Сорвет лобзание с ланит…
Когда прозрачной пеленою
Туман окутает поля
И в сонной роще, за рекою,
Замолкнут трели соловья,—
Тогда на грудь мою больную
Склони ты голову свою,
И всю любовь мою былую
Тебе я в песне изолью.
***
Не верь, мой друг, что струнами возможно
Исчерпать мысль и тайники души…
Значенье слов так мелочно, ничтожно,
Что лучше ты нас рифмой не смеши…
Пусть льется, песнь унылую слагая,
Порою стих свободно, как волна,—
Как стон в груди, не дрогнет, замирая,
Бездушная, холодная струна…
Немую скорбь, беспомощные слезы
В созвучье слов не распознает свет,—
Твои мечты — для нас пустые грезы,
Твоя печаль — больной, безумный бред…
Забрось свою надтреснутую лиру,
Гаси огонь и жертвенник разбей,—
Наскучил ты дряхлеющему миру,—
Как мрачное бряцание цепей!..
***
Если ветер застонет в трубе,
Грустно завывая,
И в окно постучится к тебе
Капля дождевая;
Если сердце сожмется тоской
Больно, безотрадно,
И нарушит твой мирный покой
Горе беспощадно,—
То и песня чуть-чуть до тебя
Донесется эта,
И поймешь, дорогое дитя,
Ты любовь поэта!..
***
Его ланит рукой безжизненной и влажной
Коснулась смерть, и вмиг застыли все черты,
И он покинул нас, испытанный, отважный
Поборник разума, добра и красоты…
Мой друг, не плачь о нем,— безумными слезами
Ты робость детскую пред битвой не буди!—
Он не умрет для нас, пока позорно сами
Мы не сойдем с его тернистого пути…
Ему не надо слез. Лишь то святое дело,
Которому он жизнь с любовью посвятил,
Пусть не умрет в тебе,— иди под знамя смело,
Храня его завет и не жалея сил!..
***
Не туманится взор твой слезами,
Беззаботно вздымается грудь,
И, усеянный пышно цветами,
Пред тобой расстилается путь…
Мысль тяжелая тучей ненастья
Между черных бровей не лежит,
И, как радуга, светлое счастье
Вкруг чела молодого горит…
Не сжимается сердце в тревоге,
Не таится в нем горе, печаль…
Все тебе улыбалось в дороге,
Улыбается ясная даль.
Торопись, не теряя мгновенья,—
Продолжай этот радостный путь,
И, чтоб в душу не вкралось сомненье,
Мою песнь поскорее забудь!..
***
В часы осеннего ненастья,
Зимою, летом и весной,
В минуты счастья и несчастья —
Всегда и всюду я с тобой.
***
Разбита стройная, чарующая лира,
Повержен жертвенник, разрушен пышный храм,—
Навеки улетел «соловушка» от мира
В страну далекую, к далеким небесам…
И стало тяжело на сердце, безотрадно,
И мрак, холодный мрак сгустился над душой,—
Удар безвременный, и как он беспощадно,
Как неожиданно направлен был судьбой!
Оценим ли теперь великую потерю,
Горячая слеза Найдется ль у кого?
Тогда лишь в будущность народа я поверю,
Когда он гения оплачет своего;
Когда печаль свою он глубоко сознает
И вещие слова поэта он поймет:
«Пусть арфа сломана,— аккорд еще рыдает…
Не говорите мне: он умер,— он живет!»
***
Угас и он, как витязь благородный,
Не кинув бой неравный до конца,—
И эта смерть печалью безысходной
Наполнила все чуткие сердца.
Уж нет его среди друзей послушных,
Соратников под знаменем любви…
Не плачь о нем! Ты, вместо слез ненужных,
Себя его идеей вдохнови.
Невежеством беспомощно сраженный,
Ты не сходи с тернистого пути,—
Иди за ним! И факел, им зажженный,
Раздуй сильней и всюду им свети.
Пусть умер он для новых вдохновений,
Для новых дум, печалей и труда,
Ведь не умрет его великий гений
В его родном народе никогда.
***
Оковы прочь! Раскройтесь, гробы!
Нетленна смерть, бессильна злоба,
Любовью попран ад,
Повержен меч, разбиты цепи,
Рассеян мрак тысячелетий,
Народ народу — брат.
Ликует мир, цветет природа,
Повсюду свет, любовь, свобода,
Разверзлась твердь небес,
И ангелы предвечным клиром
Над возрождающимся миром
Поют: «Христос воскрес!..»
***
Не брани мою музу больную
За ее незатейливый стих,—
Я сложу тебе песню другую
На замолкнувших струнах моих.
И, когда с безысходной тоскою,
Убегая людской клеветы,
На усталую грудь головою
Вновь доверчиво склонишься ты,
И чуть-чуть под лучами заката
Покачнется наш утлый челнок,—
Из цветов позабытого сада
Я сплету тебе пышный венок,
И беспечно чело молодое
Я цветами тогда обовью,
И всю душу, дитя дорогое,
В этстй песне тебе изолью…
***
Я это знал… Чарующие трели
И сонный пруд, чуть реющая даль
И тихий плач пастушеской свирели —
Сулило все разлуку и печаль…
Вот почему с ликующей весною
Я разлюбил свободу и простор
И не встречал улыбкою живою
Твой звонкий смех и вдохновенный взор.
Вот почему душистый куст сирени
И хоры звезд, и месяц золотой
Манили нас к безмолвию и лени,
Когда к тебе склонялся я главой…
Не проклинай тяжелый час разлуки,—
Он нужен был,— я это раньше знал,
Вот почему твои, малютка, руки
В последний раз так слабо я пожал…
***
I
Мрачного утеса только что коснулся
Первый луч восхода, весело, шутя…
И утес холодный ожил, улыбнулся,
Запылал румянцем ярким, как дитя…
На челе высоком, зеленью обвитом,
Ландыш и азалья снежные цветут,
На порфире царской, вышитой фельзитом,
В золотых узорах блещет изумруд…
Все залито солнцем — лес, долины, горы…
Серебрятся реки… беспредельна даль…
Воздух наполняют радостные хоры…
Чужды великану горе и печаль.
II
Показалась туча из-за снежной цепи…
Почернели горы, багровел закат…
В синеву густую облачились степи…
Потрясал ущелье громовой раскат…
Застонали скалы, повалились ели…
Под ударом бури дрогнул великан…
Ландыши измяты, камни потускнели…
Хлынули потоки из глубоких ран…
Наступила полночь, тихая, немая…
В сон невозмутимый погружен утес…
Только по ланитам, змейкою сбегая,
Падают беззвучно в бездну капли слез…
***
«Христос воскрес!» — с лобзаньем жгучим
Сказать я рвался вам, друзья,
Но вздорный рок находит лучшим
В изгнанье продержать меня.
Роптать грешно и малодушно…
На песнь ликующих небес
И без меня пусть грянет дружно
Ваш хор: «Воистину воскрес!»
***
Не спрашивай,— ты не поймешь, родная,
Мою тоску и тайну этих слез,—
Узнаешь все, когда пройдет, играя,
Пора весны, пора волшебных грез…
Среди забав я детство золотое,
Как ты теперь, беспечно провела,
Как ты теперь, я сердце молодое
Лишь для любви и счастья берегла.
Прошли года… Я этой жизни новой
Мечтала всю, всю посвятить себя,
Но мой отец, твой дедушка суровый,
Решил не так,— я вышла не любя…
Безропотно, с покорностью рабыни,
Несла я крест, тому свидетель бог! —
Хоть жизнь была бесцветнее пустыни…
Явилась ты… Отец твой занемог…
Оставил нас на улице с тобою…
Но что роптать!..— его давно уж нет…
Куда идти?.. И к матери вдовою
Вернулась вновь я в девятнадцать лет.
Но здесь уже я лишняя, чужая,
А жизнь манит, полна мечты и грез…
Не спрашивай,— ты не поймешь, родная,
Мою печаль и тайну этих слез…
***
Я все сказал… В эфире утопали
Плеяды звезд, плыл месяц золотой…
В кустах ольхи чуть листья трепетали,
Волна чуть-чуть шепталася с волной…
Уснула даль под дымкой голубою,
В селе мерцал последний огонек…
Прорезал степь жемчужной полосою
Изгиб реки… Чуть двигался челнок…
Замолкла песнь печальная свирели,
Погас костер усталых косарей,
И лишь свои чарующие трели
Не оставлял счастливый соловей…
Хранили мы глубокое молчанье…
У ног твоих рассыпались цветы…
Уже тогда в безмолвном созерцанье
Я все сказал… Ужель не веришь ты?!
***
Не упрекай!— судьбу винить не надо,—
Ведь корабли все сожжены теперь,
И больше нет к минувшему возврата.
Не упрекай!— все к лучшему, поверь.
Ошибка ль, нет?— теперь умом холодным
Союз сердец безбожно разрушать,
Созвучью их, порывам благородным
Мы не должны, не вправе мы мешать…
Нам труд знаком, знакомы мы с нуждою,—
О чем жалеть? пред нами новый путь,—
Дай руку мне, и с этою слезою
Все прошлое навеки позабудь!
Тогда и луг, усеянный цветами,
Лазурь небес и реющая даль
Заговорят приветливее с нами
И заглушат сомненья и печаль…
Смотри, как ключ из камня выбегает
И нежится с полуденным лучом,
Как роза им кокетливо кивает
И шепчется с беспечным мотыльком.
Как все полно здесь неги, аромата
И как нас здесь к блаженству все зовет!
Не упрекай!— не надо нам возврата,—
Все к лучшему, все к лучшему,— вперед!..
***
Смерть близка,— я это знаю,—
Друг, не плачь и не жалей! —
Жизнь моя и все, что с ней
В этом мире покидаю,—
Стоят ли слезы твоей!..
Все, что я любил душою,
Что влекло меня вперед
И сейчас со мной умрет,—
Всякий вздорною мечтою
До сих пор еще зовет…
Детство — легкое виденье,
Юность — бешеный поток,
В бурю на море челнок,
Вез порядка, без уменья,—
Розы, смятые в пучок…
Дальше бренная святыня,
Храм, разрушенный толпой,
Путь, промаянный с сумой,
Бесконечная пустыня,
Мрак холодный, гробовой…
Друг, теперь я умираю,—
Ты не плачь и не жалей!
Всю любовь души моей
Передай родному краю,—
Все, что я сберег для ней…
***
Осенняя полночь холодным покровом
Одела столицу… Как стогны гробов,
Теснятся вдоль улиц в молчанье суровом
Лепные фасады громадных домов…
В слезливом тумане, как звезды мерцая,
Ушли в перспективу ночные огни,
И, слабый свой отблеск в Неве отражая,
По зыби, как бисер, дробились они…
У клубных подъездов отдались дремоте
Усталые «Ваньки» на дрожках своих…
Кипучие страсти, дневные заботы,
Борьба и тревоги замолкли на миг…
Уснула столица… в предместье далеком,
В глухом переулке все спали давно…
Дома утопали во мраке глубоком…
В одном чердаке лишь мерцало окно…
Калитка раскрыта… гнилые ступени…
Помои… отбросы… куда же теперь?
Завалены хламом и мусором сени,—
Не хочется дальше… Но скрипнула дверь.
Дешевая лампа едва озаряет
Убогую келью… Некрашеный пол,
Железная печка… Кровать занимает
Всю заднюю стену… два стула и стол,—
Вот вся обстановка обители тихой
Заветных мечтаний, излюбленных дум
И честных стремлений… Склонившись над книгой,
Юнец напрягает пытливый свой ум…
Припухлые веки, смертельная бледность,
Бескровные губы, упавшая грудь
И сдержанный кашель… Недаром же, бедность,
И ты поспешила сюда заглянуть!..
Но память тупеет… Сливаются строки…
И череп — как будто наполнен свинцом…
Уснуть бы… улегся… но кашель жестокий
Сильнее глумится над бедным юнцом…
И сон не смежает усталые очи,
И хрупкое тело под пледом дрожит,
А мысль, напрягаясь в безмолвии ночи,
Далеко в сторонку родную бежит…
Вот луг со стогами и сжатые нивы…
В скирдах наливное хранится зерно…
Вот мельница, речка, плакучие ивы…
Вот старая церковь… родное село…
Вот школа… сторожка и сторож знакомый,—
Седой и ворчливый солдат отставной…
Вот домик с крылечком, покрытый соломой…
Сестра у постели старухи больной…
Вчера получилось письмо из столицы,—
Не может расстаться с ним бедная мать,—
В очках, обливая слезами страницы,
Вновь стала по буквам его разбирать…
«Здоров я, родная… работаю много…
Науки даются… годок подождем…
Окончу, приеду и с помощью бога
Легко, припевая, втроем заживем…
Ах, милая мама, сестра дорогая!
Дождемся ль?»— Он вздрогнул, и слабая грудь
Вновь борется с кашлем и рвется, пылая…
«Ах, если б забыться!.. Ах, если б уснуть!»
***
Не верю я… Спокойный, необъятный
Небесный свод, сияние луны,
Мерцанье звезд и воздух ароматный
Волшебные не навевают сны…
Угрюмый холм и эта степь немая,
Под дымкою затерянная даль,
До боли грудь усталую сжимая,
Не будят в ней сомненья и печаль…
Забытый сад, замолкнувшие трели
И близ села, за сонною рекой,—
Последний стон тоскующей свирели
Не искрят взор жемчужною слезой.
Веселый смех, восторженные очи,
Гирлянды роз, игривые мечты…,
Нет, все не то! — гармония полночи
Не терпит их… Увы! не любишь ты…
***
Я понял вас… Несмелые упреки,
Капризное молчание порой,
Притворный гнев, то снова вздох глубокий,
То взор, опять подернутый слезой…
Зачем скрывать, зачем таить упорно
В груди больной разгадку этих слез? —
Вы любите… вы любите бесспорно
До адских мук, до неги райских грез…
Но слить любовь с любовию поэта
В один аккорд еще боитесь вы,
Боясь суда безнравственного света,
Толпы глупцов и их пустой молвы…
Зачем томить недремлющую совесть?
Как девочку — таинственный рассказ,
Моих невзгод, моих страданий повесть
И радует, и вновь пугает вас…
Вы жаждете лишь с сладким замираньем
И трепетом внимать мне без конца,—
Бессильны вы пред тяжким испытаньем,
Ничтожны вы для радостей певца!..
***
Я не пророк… В безлюдную пустыню
Я не бегу от клеветы и зла…
Разрушить храм, попрать мою святыню
Толпа при всем безумье не могла.
Я не ищу у сильных состраданья,
Не дорожу участием друзей…
Я не боюсь разлуки и изгнанья,
Предсмертных мук, темницы и цепей…
Везде, для всех я песнь свою слагаю,
Везде разврат открыто я корю
И грудью грудь насилия встречаю,
И смело всем о правде говорю.
На что друзья, когда все люди братья,
Когда везде я слышу их привет?
При чем враги, когда во мне проклятья
Для злобы их и ненависти нет?
В тюрьме ясней мне чудится свобода,
Звучнее песнь с бряцанием цепей,
В изгнанье я дороже для народа,
Милее смерть в безмолвии степей…
При чем толпа? Ничтожная рабыня
Пустых страстей — дерзает пусть на все!
Весь мир — мой храм, любовь — моя святыня,
Вселенная — отечество мое…
***
Когда гремит на площадях «осанна»
И, как волна, колышется толпа,
Ты ей не верь,— она непостоянна,
Капризна, зла, разнузданна, глупа.
Еще вчера, как глыба ледяная,
Она ползла лишь по теченью вод,
Бессмысленно, бесцельно отражая
И мрак, и свет, и запад, и восход.
Коснулась жизнь ее ланит холодных,—
И вся она охвачена огнем,—
Ни злобных дум, ни мыслей благородных
В ней разгадать уже нельзя ни в чем.
Она шумит, как грозная стихия,
Не ведая ни меры, ни преград,—
Рыданья, смех, проклятья и благие
Порывы — все слилось в один каскад…
Она творит с стихийным увлеченьем,
Но что вчера ей удалось создать,
То через день она же с озлобленьем
Повергнет в прах и станет попирать…
Не верь ты ей, когда она так шумно
Клянет вражду и превозносит мир,—
Ее любовь, как ненависть, безумна,
И бог ее не бог, а только лишь кумир…
***
Опять к тебе, любимая подруга
Заветных дум, стучусь я, как больной,
Осиливший объятия недуга,
Но с сломанной, истерзанной душой…
Прими меня… Усталой головою
Позволь на грудь склониться вновь твою,
Позволь мне смыть горячею слезою
Позор и страсть преступную мою…
Без горечи, с заботливостью нежной,
Вновь кубок мой отравленный разбей,
Вновь с ласкою улыбки безмятежной
Пропой мне песнь забытую скорей…
И песнь твоя, твое живое слово
Наполнят грудь тревогою былой,—
И я очнусь, и я воспряну снова
Для чувств иных и для борьбы иной…
И этот чад погони безрассудной
За призраком исчезнет, как туман…
Ах, сколько лжи! какой оазис чудный
Мне грезился, как прихотлив обман!..
В каких степях, в какой пустыне знойной
Мечтал я жизнь цветущую создать!
Как верил я забаве непристойной,
Как я любил… Как я устал страдать!..
Прими меня!— одно твое участье
Всю молодость, все силы мне вернет,
И эта мысль позорная о счастье
Мещанском, верь,— сегодня же умрет…
***
I
Я помню все… Душистыми цветами
Беспечный май убрал забытый сад,
Под дымкой даль сливалась с небесами,
И догорал над озером закат…
И где-то чуть струилась песнь свирели,
И где-то трель дрожала соловья…
Рука с рукой мы долго просидели,
Глубокое молчание храня.
II
Настала ночь… Чуть лодка колыхалась…
Замолкла песнь, уснул прибрежный лес,
И лишь луна нам сладко улыбалась
Из глубины безоблачных небес…
Я для тебя дрожащею рукою
Вязал в букет любимые цветы…
Ты мило так склонилась над водою,—
И я не смел прервать твои мечты…
III
Заря с звездой лобзалась на востоке…
Редела тень… Дыханием полей
Незримо челн причалило к осоке…
В лесу звенел и щелкал соловей…
Доверчиво горячей головою
На грудь мою склонилась ты, дитя,
Я бережно обнял тебя рукою…
Но… нет! твой сон не смел тревожить я…
IV
Расстались мы… Желтеет лес дремучий,
Тускнеет сад, последний мрет цветок…
Над озером свинцом повисли тучи,
У берега качается челнок…
Льет мелкий дождь… Печальный и угрюмый
Брожу весь день, всю ночь томлюсь, не сплю,—
Пылает мозг под непосильной думой
И все твержу: люблю, люблю, люблю…
***
О чем жалеть?.. Больным дыханьем бури
Последний лист с березы унесло…
Простор полей, широкий свод лазури,
Как саваном, туманом облекло…
Стоят в лесу деревья, как скелеты…
Сад опустел, кусты сирени, роз
Развенчаны и догола раздеты,
На стебельках лег инеем мороз…
Замолкла песнь, плетется мысль уныло,
Тускнеет взор, тяжел и долог путь,
И, как тюрьма, как черная могила,
До боли жизнь щемит и давит грудь…
О чем жалеть?.. За темными ночами
Блеснет заря, наступит ясный день…
Проснется жизнь под вешними лучами,
И расцветет душистая сирень…
Лес огласят причудливые трели,
По зелени рассыпятся стада,
Польется песнь привольная свирели,
Под веслами запенится вода…
Высоко грудь начнет вздыматься снова,
Воспрянет мысль, взор прояснится вновь,
Свободное в аккордах грянет слово,
Свободная вернется и любовь!..
***
В эти тяжелые дни испытанья,
Скорби народной, всемирных утрат,
Стынет невольно слеза состраданья,
Стоны беспомощно глохнут, молчат…
Там, где подобно безбрежному морю
Глухо народная льется печаль,
Как-то не верится личному горю,
Личной потери как будто не жаль.
Но кого с детства судьба обделила
Теплым участьем, тот может понять,
Как преждевременна эта могила,
Как тебя больно, прискорбно терять…
Друг и наставник, отец наш духовный!
Тысячи юношей, сотни детей
Век не забудут заботы любовной,
Честных стремлений и ласки твоей.
Все с благодарностью вспомним сердечной
Скромный, тернистый и долгий твой путь,
И переполнит в нас памятью вечной
Жизнь плодотворная каждую грудь.
***
Расстаться не трудно, не трудно убить
В душе молодые порывы,—
Трудней бескорыстно и свято любить
В озлобленном мире наживы…
Легко за обиду обидой платить,
За кровь — оскорбленьем и кровью,
Но трудно два сердца навеки сплотить
В союз, освещенный любовью…
Труднее разумно и твердо сознать,
Что счастье и наше призванье —
Прощать бесконечно, без меры прощать,
Всему находить оправданье…
Расстаться не трудно, но встретиться вновь
Позволит ли жизнь без досады?
Ах! если б увериться в том, что любовь
Не ищет взаимной награды!..
***
Окаймляет золотою
Бахромой холмы заря…
Дымкой легкой, голубою
Одеваются поля…
С гор повеяла прохлада,
Гаснет незаметно день…
Пастухи загнали стадо
Под излюбленную сень…
Свет костра багровый, яркий
Озарил суровый грот,—
Грозно выступают арки,
Мрачно громоздится свод…
Овцы мирятся послушно
С дерзкой шалостью ягнят
И на пламя добродушно
Сквозь прозрачный дым глядят…
Вкруг огня семьею тесной
Сели пастухи рядком…
Подан ужин — хлебец пресный
И похлебка с молоком…
Сыты… Помолились Богу…
Разошлись к своим местам
И замолкли понемногу…
Спят… Покойной ночи вам!
Месяц плыл, кружились хоры
Звезд в эфире голубом…
Степь, доля, холмы и горы
Спали в сумраке ночном…
Выло все полно дремоты,
Мира, безмятежных грез,
Нет печали, нет заботы,
Нет невыплаканных слез…
Отдалась волшебным чарам
Вся природа… Спал и грот…
Вдруг неслыханным пожаром
Запылал небесный свод…
Дрогнул мир… Погасла вера…
Стыла кровь, грудь стиснул страх…
Светом залита пещера…
Стоны молкнут на устах…
Миг,— и страшную тревогу
Разъяснил предвечный клир:
Братья! Слава в вышних Богу!
На земле любовь и мир!
***
Бьет полночь… Влагою шипучей
Бокалы искрятся,— пора!
Пусть, как поток, волной могучей
Гремит всеместное «ура»!
Чем ночи кажутся длиннее,
Чем гуще мрак, чернее тень,
Тем солнце ярче и милее,
Тем краше лучезарный день…
Пусть тяжки были испытанья
В минувшем,— новая заря
Дает тем больше упованья
И веры в благотворность дня…
Долой сомненья!— Шлет всем равный
Привет младенец — Новый год,—
Подымем же бокал заздравный
За братство, волю и народ!..
***
Убит… За то ль венец терновый
Сплел для него коварный рок,
Что озарил он мыслью новой
Всю Русь родную, как пророк?!
Зачем он шел, как раб покорный,
В страну фанатиков — врагов,
Когда уже нерукотворный
Был памятник его готов?
Но пусть судьбы предначертанья
Обычным движутся путем! —
Творец великого созданья,
Мы смело за тобой идем!
Не малый срок твой дивный гений
Дал поколеньям для того,
Чтоб образы твоих творений
Уж не смущали никого.
Но нет!.. Борьбу окончить эту
Не скоро правде даст порок,—
Ведь бедный Чацкий твой по свету
Все тот же ищет уголок.
***
Ты вправе смеяться. Бессильный, больной,
Подавленный жизнью бесцветной,
Тебе я поведал,— тебе лишь одной,—
Все помыслы тайны заветной…
Доверчиво, детски наивно, смешно,
Я, весь упоенный мечтою,
Всем тем, что со мной умереть бы должно,
Хотел поделиться с тобою…
И что же?— Иначе и быть не могло! —
Покорная только рассудку,
Ты чувство, которое грудь мне сожгло,
Отвергла, как дерзкую шутку…
Но я не дерзал возмущаться, роптать,—
Любовь — этот акт всепрощенья,
Умеет без меры, безмолвно страдать,
Не знает ни злобы, ни мщенья.
Ответить обидой тебе я не мог
За сердце, облитое кровью…
Ты вправе смеяться… Но я,— видит бог,—
Тебе заплачу лишь любовью.
***
Я сделал все… За призраками счастья
Толпа неслась безумно предо мной,
Неслась, как вихрь, как ураган в ненастье,
Безбрежною, бушующей волной.
Без жалости, без искры состраданья
Бросались все на этот дикий спорт…
Злорадный смех, проклятья и рыданья —
Сливалось все в неистовый аккорд.
Служила всем позорным их оружьем
Одна лишь грязь, грязь гнусной клеветы…
И долго я с холодным равнодушьем
Смотрел на хаос… Вдруг, вижу — мчишься ты…
И сжалась грудь болезненно, тревожно,
И стыла мысль перед твоей судьбой…
Спасти тебя, казалось мне, возможно —
Я кинулся в погоню за тобой…
Мне стоило чудовищных усилий
Догнать тебя, — устал я, как в бою…
Я слышал брань, какою поносили
И молодость, и красоту твою…
Я видел, как несмелые порывы
Души еще неопытной твоей
Топтались в грязь героями наживы,
Рабами лжи, лакеями страстей.
И многие могли б ответить кровью,
Но клевета позорно прячет грудь…
С какой тоской, с какой тебя любовью
Я умолял оставить этот путь!..
Как я клялся все помыслы и силы,
Всю жизнь свою тебе лишь посвятить,
Как божеству быть верным до могилы,
В тебе весь смысл бытья земного слить,—
Напрасный труд! Желанного ответа,
Увы! ничем я вымолить не мог…
Не тронула тебя слеза поэта…
Я сделал все… Пусть нас рассудит Бог…
***
Ночь великих испытаний
Реет над землей…
Дни печали и страданий
Настают, друг мой…
Чаша горечи и мщенья
До краев полна…
Бог любви и всепрощенья
Пьет ее до дна.
Красный плащ… венец терновый…
Крест… Голгофа… кровь…
Смерть — за призыв к жизни новой!
Пытка — за любовь!
Как не дрогнуть под грозою
Светлым небесам?!
Как не огненной росою
Падать их слезам?!
Как не треснула на части
До сих нор земля!
Как мечтать о личном счастье
Смел с тобою я?!
***
«Христос воскрес!» — победно песнь святая
Вновь грянула с ликующих небес,
И тленный мир от края и до края
Поет в ответ: «Воистину воскрес!»
И все цветет, все счастливо, согрето,
Обласкано живительным лучом,
И все полно веселья и привета,—
Клокочет жизнь, могучим бьет ключом.
Разверзнуты горячие объятья,
В лобзании сливаются уста,
Сплотились все, как любящие братья,
В одну семью мы именем Христа.
В одну семью сплотились все народы,
У всех один небесный Царь-отец,
И вся земля — обширный храм свободы,
И целый мир — сплошной союз сердец.
И чужд душе, блаженством упоенной,
Вседневный чад борьбы и суеты…
О милый друг, любовью ослепленный,
Так думаем лишь только я да ты!..
***
Устал… поблекли силы,
Увяли навсегда,
И яму для могилы
Мне вырыла нужда…
И смерть рукой бескровной
Стучится в дверь ко мне…
Пора!— Привет любовный
Я шлю родной стране.
Ее в часы разлуки
Я с грустью вспоминал,
В рифмованные звуки
Печаль ее слагал…
Привет тебе прощальный,
Аул мой дорогой! —
Я повестью печальной
Тревожил твой покой…
Не брезгай же приветом,
Красавица, и ты,—
Поверь,— умрут с поэтом
Безумные мечты.
***
Когда, как ребенок, я резво играю,
Смеюсь беззаботно, пою,—
Поверь, я не весел, я только скрываю
Тяжелую думу мою.
Когда в разговоре я бойко и смело
Даю на вопросы ответ,—
Красивою фразой я только умело
Маскирую грустный секрет…
Не верь озлобленью, слезам и упрекам,
Ни ласке, ни слову «люблю»,—
Заветное чувство я даже намеком
Ничтожным, верь, не оскорблю.
Но если украдкой, безмолвно, малютка,
Смотрю на тебя, как теперь,
То я… Нет, неправда! — И это лишь шутка,—
Ты лучше ни в чем мне не верь!..
***
Есть чувство, — его разгадать не умею, —
Напрасно любовью его не зови,
Есть, правда, в нем много похожего с нею,
Назвать мимолетным его я не смею,
А все же ему далеко до любви.
Порою сулит оно полное счастье
И манит куда-то в лазурную даль,
Мерцает звездою во мраке ненастья,
Дает все восторги, весь чад сладострастья,
А там вновь — усталость, тоска и печаль.
***
Я соучастник преступленья,—
Ты — корень язвы, я — побег;
Ты — зло, ты — воплощенный грех,
Источник моего паденья.
Тебя, как смерти, избегая,
Я все ж не в силах не хотеть
Любить тебя и умереть,
В твоих объятьях утопая.
***
Взгляни на мир, на всю природу:
Как жизнь, согретая лучом
Весенним, рвется на свободу,
Неудержимым бьет ключом!
Как всё бесхитростным весельем
Полно, как пышно все цветет!
Как все любовью, всепрощеньем
И лаской братскою зовет!
Как нежны переливы дали,
Как глубока лазурь небес!
Забудь же, милый друг, печали
И пой со мной — Христос воскрес!
***
Мне жаль тебя… Твой образ бледно, бледно
Стал грезиться мне в тишине ночей,
И ты вот-вот исчезнешь незаметно,
Как многие из памяти моей.
И прошлое, что о тебе могло бы
Хоть изредка заговорить со мной,
Без горечи, проклятия и злобы
Уносится беззвучною волной…
И, как всегда, уже мой взор суровый
Не жаждет встреч таинственных с твоим,
И кажется, что мы при встрече новой
Друг друга уж узнать не захотим.
***
Ты узнаешь меня… Ты говоришь со мною…
Ты не гнушаешься презренным босяком…
Ну, что ж… я налицо, с дрожащею рукою,
Протянутой к тебе за медным пятаком…
Ненужный никому, негодный для работы…
То пьян, то голоден, то не совсем здоров…
Кабак, ночлежный дом, и целые уж годы
Сообщество бродяг, пропойц и воров…
Позор… позор и стыд!.. А помнишь ли, как прежде
Ключом могучим жизнь мою вздымала грудь,
Как, полный светлых дум и сладостной надежды,
Я гордо пробивал к заветной цели путь?
Как я хотел вместить в горячие объятья
Весь ненавистный мир, весь опостылый свет,
Дарить своим врагам в ответ на их проклятья
Улыбкой теплою обласканный привет…
А помнишь ли, с каким я вдохновенным взором
Встречал с тобой восход и провожал закат,
Как увлекала степь меня своим простором,
Как опьянял меня цветочный аромат?
С звездою каждою, с былинкой каждой в поле,
С дыханьем ветерка, с прозрачным ручейком
Я мог беседовать о счастии, о воле,
О тайнах бытия, движенье мировом…
А помнишь ли, как я, склонившись к изголовью
И трепетной рукой несмело взяв твою,
С глубокой верою и чистою любовью
Тебе, как божеству, открыл мечту мою…
И что ж? Непонятый, осмеянный тобою,
Я стал искать свое призвание в другом…
И вот я налицо,— с дрожащею рукою,
Протянутой к тебе за медным пятаком…
***
Не верь, что я забыл родные наши горы,
Густой, безоблачный, глубокий небосвод,
Твои задумчиво-мечтательные взоры
И бедный наш аул, и бедный наш народ.
Нет, друг мой, никогда! Чем тягостней изгнанье,
Чем дальше я от вас, чем бессердечней враг,
Тем слаще и милей мне грезится свиданье
Со всем, мне дорогим в родных моих горах.
Не бойся за меня!— Я не способен к мщенью,
Но злу противиться везде присуще мне,—
Не бойся!— я и здесь не дамся оболыценью
Красавиц, чуждых мне по крови и стране…
Люблю я целый мир, люблю людей, бесспорно,
Люблю беспомощных, обиженных, сирот,
Но больше всех люблю, чего скрывать позорно? —
Тебя, родной аул и бедный наш народ.
За вас отдам я жизнь… все помыслы и силы,—
Всего себя лишь вам я посвятить готов…
Вы так мне дороги, так бесконечно милы,
Что сил нет выразить, что высказать нет слов!..
***
Волшебной сказкою, свободным измышленьем
Мне кажутся порой событья этих дней,
И вера чистая колеблется сомненьем,
И радость светлая тускнеет вместе с ней.
И мысль усталая пред вечною дилеммой
Становится в тупик,— ужели он не бог?
Но разве бы тогда он все углы вселенной
Так ярко озарить своим явленьем мог?
А если это так, то почему с любовью
Две тысячи (уж) лет враждует дерзко зло? —
И человечество меч, обагренный кровью,
С проклятьем до сих пор забросить не могло?
И почему его божественное слово
Нас чувством не могло любовным вдохновить,
И всех нас, всех людей, для счастья мирового,
Как братьев и друзей, в одну семью сплотить?
Но… нет… не то… не то… И вновь сомненья эти
Бледнеют, рушатся… Опять не стало их…
И вера крепнет вновь,— ведь два тысячелетья
В сравненье с вечностью — один лишь только миг.
***
С душевным прискорбьем, с сердечной тоской
Я сим извещаю родных и знакомых,
Что старый наш год девяносто шестой
Навек опочил от трудов, им несомых.
***
Он умер, вижу сам, но я едва лишь верю,—
И плачу не о нем,— мне он не друг совсем,
И безвозвратную не вижу в нем потерю
Для родины моей, а плачу между тем…
О чем? — Стоял не раз я пред сырой могилой
Людей мне дорогих без горечи и слез,
А если плакал я, то все ж с такою силой
Не мучил, не томил меня такой вопрос.
О чем же плачу я? Зачем тоской глубокой
Непостижимо так теперь я удручен?
Не то же ли и я? — и в жизни одинокий,
И встречу смерть свою покинутым, как он?
***
Ни пламенных молитв, ни песен вдохновенных
Ты от меня не жди,— теперь больная грудь
Предательски тебе не выдаст сокровенных
Мечтаний и надежд, мне озарявших путь.
Я отдавал твоим капризам все минуты
Досуга, творчества, веселья, грез и дум,—
И этим я сковал себе такие путы,
Что стынет в сердце кровь и леденеет ум,
Мечту заветную бессмысленной химерой
Я под давлением рассудка твоего
Готов теперь назвать… Но все же полумерой
Не купишь ты меня,— иль все, иль ничего!..
***
Как знать,— смогу ль еще рифмованные звуки
Беспечно окрылить волшебною мечтой,
Иль я их отравлю тоской предсмертной муки,
Тоской безвестности пред дверью роковой?
Как знать,— и этот стих несчастного поэта
Не есть ли только бред, не есть ли только стон
И страстный, дикий вопль прощального привета
Всему, что он любил, чему молился он?..
О, если это так, то все мои страданья
Теперь, о родина, признаньем искуплю:
Все помыслы мои и все мои желанья
Одну имели цель — снискать любовь твою.
***
Стук-стук!
— Кто там?
— Отворите!
— Кто ты?
— Свой! Ну, вот, смотрите, —
Я пришел Христа пославить,
Всех вас с праздником поздравить:
Васю, Дуню, Нину, Лизу,
Гимназистов Сашу, Мишу,
Галю, строгую артистку,
И Катюшу — гимназистку…
Коли праздник, — веселитесь,
А коль дело, — не ленитесь!
Будьте ласковы, сердечны,
И тогда — друзья мы вечно…
А теперь за поздравленье
Дайте к чаю мне варенье!
Вышло коротко и просто,—
До свиданья! Друг ваш Коста.
***
Не поможешь ты горю слезами,
Бесполезно рыдаешь над ней,—
Убери ее кудри цветами
И о смерти ее не жалей!..
Словно ландыш душистый весною,
Далеко, далеко от села,
Позабытая даже тобою,
Одиноко она расцвела…
Словно ландыш под сенью густою,
Аромата и неги полна,
С тихой грустью, безмолвной тоскою
Любовалась на мир и она.
Но никто в этом мире наживы,—
Даже ты, ее нежная мать,—
Не хотел молодые порывы
В молодом ее сердце признать.
Ее грезы, заветные грезы,
Ее думы над сонным прудом
И ее затаенные слезы
Не нашли отголоска ни в ком…
И она, словно ландыш весною,
С тихой грустью любуясь на все,
И росла и цвела сиротою,
Пока буря не смяла ее…
И могла ль она жить между нами,
В этом мире борьбы и страстей?
Убери ее кудри цветами
И о смерти ее не жалей!…
***
Бестрепетно, гордо стоит на утесе
Джук-тур круторогий в застывших снегах
И, весь индевея в трескучем морозе,
Как жемчуг, горит он в багровых лучах.
Над ним лишь короной алмазной сверкает
В прозрачной лазури незыблемый Шат;
У ног его в дымке Кавказ утопает,
Чернеют утесы и реки шуршат…
И луг зеленеет, и серна младая
Задумчиво смотрит в туманную даль…
И смутно, на эту картину взирая,
Познал я впервые любовь и печаль…
***
Писать… Но вам какое дело
До наших мук, до наших слез? —
Вы унеслись далеко, смело
В волшебном хороводе грез…
Вас утром пробуждает море,
Восток вам навевает сны,—
Вам там легко, вы там без горя
В стране цветов, в стране весны!..
А здесь… Расстались мы,— давно ли?
А между тем, не видя вас,
У хумаринцев всех до боли
Сердца сжималися не раз…
Игры уж нет,— крокет заброшен;
Художник и поэт Ислам
Стал нелюдим, тяжел и тошен,—
Совсем уж не товарищ нам.
А. П. сготовила микстуру,—
Хотела дикарю помочь,
Но он разлил лекарство сдуру
И убежал куда-то прочь.
Каспар… Такого стал педанта
Изображать он из себя,
Что между грешниками Данта
Такого не припомню я.
Кричит, ругается безбожно,
Швыряет факелы из глаз,—
При нем смеяться невозможно,—
Тотчас же приколотит вас.
А Саня… Я скажу картинно:
В ней прежней резвости уж нет,—
Глядит прищурясь, ходит чинно,
Как гувернантка в сорок лет.
Но Мила… боже, что за Мила! —
Пешком — суворовский солдат,
Верхом — отчаянный Аттила,—
Всех победит, всем ставит мат…
И Коля до сих пор не может
Без «скрипки» вспоминать о вас,—
Вот разве зеркало поможет,
А то ведь не уймешь за час.
Ну, словом, все скучает страшно
По вас и ноет так, как Кот.
Один Ага шагает важно,
Как прежде, у своих ворот.
На что «Баку»,— и тот худеет,—
Не ест, не пьет по целым дням;
И зелень чахнет и желтеет,
И ветер стонет по полям…
И небо хмурится порою,
И ночь длиннее стала дня…
По вас, увы!— теперь не скрою,—
Порой скучаю даже я…
***
Полночи этой дождались мы снова,—
Строго порядок обычный храня,
Право сказать новогоднее слово
Мы предоставим… кому же, друзья?
Мне ли? — напрасно! — цветов поздравленья
Я не свяжу вам в душистый букет,—
В эту минуту всеобщего бденья
Нужен бы гений, а здесь его нет…
Только его потрясающей лиры
Стройно могучий, свободный аккорд
Бросил бы факел горящей сатиры
В Лету, где канул несчастнейший год.
Вызвал бы слезы, родил бы участье
К новорожденному… Хилый, больной,—
Вот он, дитя нищеты и несчастья,
Нам поднесенный в насмешку судьбой…
Вы присмотритесь, как он коченеет,
Как безнадежно блуждают глаза,
Локон кудрявый блестит, индевеет,
Вон на реснице застыла слеза-
Впалую грудь леденит уже холод,
Замерло сердце, дыханье слабей…
Нет ни кровинки, мучительный голод
Бледные щеки вдавил до костей…
Братья! — поймем ли за полною чашей
Этот бессвязный, надорванный стон?
И в этой встрече торжественной нашей
Вправду ли встретит сочувствие он?
Полно! Я верю в разумную волю,
Доброе сердце, святую любовь,—
Мы облегчим его горькую долю,
К жизни цветущей вернем его вновь.
Все мы в отдельности слабы и малы,—
Дружно возьмемся,— качнется гора,—
В этой надежде и вере бокалы
Выпьем за братский союз наш. Ура!
***
Принимая от всех поздравленья,
Уплетая превкусный пирог,
Вы забыли меня, без сомненья,
Но я жив и забыть Вас не мог.
Уж с утра сердце билось тревожно, —
Ах, зачем я не с Вами сейчас!
Ах, зачем мне сказать невозможно:
«Поздравляю, бесценная, Вас!»
Я припал бы к руке благородной
И с восторгом ее целовал,
Я бы поднял рукою свободной
За свободу и счастье бокал…
Я излил бы моря красноречья,
Подсластил бы ваш сладкий пирог,
Опоил бы гостей до увечья,
Чтоб стеной им казался порог…
Заплясала б за парою пара,
Владислав бы запрыгал… Увы!..
Эх, была ли святая Варвара
Бесконечно добра так, как Вы?!
