Стихи о музыке

Стихи

Музыка — это тончайшая материя, говорящая напрямую с душой человека, чувство в чистом, почти материальном виде. Музыка – это когда слова больше не нужны, потому что язык её универсален, музыка – это когда слова не так уж и важны, потому что они появятся после. Появятся сами собой, сложатся в рифмованные строки, заживут своей собственной жизнью, вдохновят кого-то. И всё-таки поэты находят слова, прислушиваясь к эоловой арфе своей души, находят, отвлекаясь от всего суетного и возносясь ввысь с хороводом звуков, находят этим звукам имена – и тогда музыка идёт под руку с Поэзией. Красивые стихи о музыке представлены в этом разделе.

О, музыка, – язык любви,
Язык всемирного общенья!..
Как звуки вечные твои
Нас призывают к пробужденью,

Как наполняют кровь и мысль,
Как успокаивают нервы,
Когда по залу пронеслись
Раскаты двух аккордов первых.

Мгновенно замер зал, затих, –
Запели трубы и фаготы,
И, словно мужественный стих,
Несут воинственные ноты.

А чудо тенора-альты
В союзе с томной девой-скрипкой
Влекут в просторы высоты…
И слезы искрятся с улыбкой.

Ты, музыка, – язык любви,
Созданье божьего свеченья,.
Как очищаешь душу ты,
Как зажигаешь вдохновенье!
***
Звуки раздольные,
звуки поющие,
Звуки немолчные,
вечно живущие,
Звуки манящие,
дивные, тайные,
Звуки щемящие,
звуки печальные,
Как вы волнуете,
как восхищаете,
Как от уныния вы
защищаете,
Как возбуждаете,
как нежно таете,
Слившись в гармонию
музыкой разною,
Жизнь украшаете
явью прекрасною;
Хлынете в душу
горной лавиною
Иль ручейка
перезвоном малиновым,
Вы опечалите,
вы и утешите,
Звуки святые,
хрустально безгрешные,
Звуки мгновенные,
звуки протяжные,
Звуки любовные,
звуки отважные,
Звуки мучения,
звуки терпения,
Звуки всегранные –
песнь вдохновения.
***
В тот чуланчик, где мертвецки
Спит бессовестная память,
Где ни радости, ни света,
Где обид не тает лёд,
Без ключа, с улыбкой детской,
Невесомыми шагами
Ярким солнечным приветом
Только Музыка войдёт.

Там, где все слова напрасны,
Жить душа не хочет снова
И молчит в каморке тесной,
В пыльном рубище тоски.
Только Музыкой прекрасной
Расколдуются оковы.
Только Музыка чудесно
Открывает все замки.

Все задвижки и засовы,
Зашифрованные дверцы
Без отмычек и без «фомок»
Может Музыка разбить,
Возвратить доверье слову
И, согрев больное сердце,
Память вывести из комы,
Чтобы снова жизнь любить!
***
Звучала музыка во мне.
Звала, пьянила, волновала
И пела мне о той весне,
Где на ромашке я гадала.

Звучала музыка, как стон,
Молила, плакала, ласкала…
Ее хрустальный перезвон
Откликнулся рассветом алым.

Пытаюсь удержать ее
Капелью нот на нотном стане.
Пускай для всех она живет
И, может, чьей-то песней станет.
***
Под сенью звёзд, под вальс Шопена,
В прозрачном мире тишины,
Взлететь с мелодией за стены,
Коснувшись неба и луны.

Ловить комету жадным взглядом
И слушать дальние миры,
И ощутить бескрайность рядом,
Под звук божественной игры…
***
Пора сбежать из яркого наряда
И в платье элегантное нырнуть.
Пусть поздний вечер ласковой прохладой
Целует нежно шею, плечи, грудь.

Пусть белый жемчуг кромкою прибоя
О чем-то шепчет в устье декольте…
Быть женственной – богинею земною –
Помогут туфельки на тонком каблуке.

Щелчок! Резной браслет пленил запястье,
Духи на кожу выпали росой.
Я к выходу готова. Боже, счастье
Идти на встречу, Музыка, с тобой!
***
Обнажённой музыкой задождила осень,
Небо – бело-синее, тёмных клавиш просинь.
Солнца лик – под шляпою, за вуалью тучи.
Обнажённой девою, с голосом певучим,
Осень разыгралась, нотами дождинки.
До чего же странная – инеем слезинки.
Талия – как скрипка, у осенней девы…
Хоть и музыкальна, но грустны напевы.

…Обнажённой музыкой задождила осень.
***
Не удивляйся мне, что исчезаю,
Что я безмолвна стала, как трава.
Я отвыкаю жить. Я отвыкаю.
И только музыка во мне ещё жива.
Вновь незнакомку в зеркале встречаю –
Ни имени, ни знаков, ни примет.
Как эта гладь спокойно отражает
То, в чём, быть может, больше смысла нет.
Она уже и плакать не умеет.
Стоит — немая, как твои слова.
И только музыка, и только музыка
Ещё жива во мне. Ещё жива.
Спокойно спится и спокойно дышится.
Что эти птицы там, что синева!
И только музыка, и только музыка
Ещё жива во мне. Ещё жива.
Зачем ты, музыка, все стены вдребезги?
Я не хочу в ту боль вернуться вновь.
Корзины сладостей, вино из радости
Ты на погибель мне не уготовь…
Давно всё выжжено. Давно пресытилась.
А ты трепещешь, как
в дожде листва…
Какая музыка, какая музыка
Ещё жива во мне. Ещё жива…
***
«Ах, он талант! Ах, он талант!» –
Кричали, хлопая в ладоши.
И усмехался Музыкант,
Когда к ногам летели гроши.
В то время, как весь мир бурлил
И накалялся до предела,
К себе в каморку уходил,
И скрипка плакала и пела.
***
Ты слышишь музыку в любом движенье дня.
Она бежит навстречу лёгкими шагами
Или течёт, тихонечко звеня,
Перекликаясь с небом голосами.

Ты слышишь музыку в гудении осы
И в шорохе опавшего листочка.
Пусть капают минуты и часы
И разбивают время на кусочки,

Но музыку разъять нельзя никак,
Она течет единою волною,
И, как морской прилив, за тактом такт,
Всё заполняет музыка собою.

И я в ее волнах тону, тону, тону
И, вынырнув, так сладко удивиться,
Как музыку, услышав тишину
И взмах крыла с куста вспорхнувшей птицы
***
Мне снилась музыка…
Я звуки чистые ловил
На острия дрожащих веток,
Ко мне летели соловьи,
Сквозь вьюгу пущенные светом.

Мне снилась музыка…
Всё — музыка, в конце концов,
И, требуя проникновенья,
Возникло музыки лицо,
Ускорив ритм сердцебиенья.
Мне снилась музыка…
И потрясенная до дна,
Душа входила в пору таянья…

Мне снилась музыка. Она
Легко меняла очертания:
Как облако и как волна,
Как снежный день, как ночь слепая,
То сладостна, то солона,
То на изгибах зелена,
То золотисто-голубая

Мне снилась музыка… Во мгле
Такая в ней светилась сила!
И всё, что было на земле.
Всё из неё происходило.

Мне снилась музыка…
***
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь,

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой !
***
Мы сегодня увидали
Городок внутри рояля.
Целый город костяной,
Молотки стоят горой.

Блещут струны жаром солнца,
Всюду мягкие суконца,
Что ни улица — струна
В этом городе видна.
***
Как парламент, жующий фронду,
Вяло дышит огромный зал —
Не идет Гора на Жиронду
И не крепнет сословий вал.

Оскорбленный и оскорбитель,
Не звучит рояль-Голиаф,
Звуколюбец, душемутитель,
Мирабо фортепьянных прав.

Разве руки мои — кувалды?
Десять пальцев — мой табунок!
И вскочил, отряхая фалды,
Мастер Генрих — конек-горбунок.

Не прелюды он и не вальсы
И не Листа листал листы —
В нем лились и переливались
Волны внутренней правоты.

Чтобы в мире стало просторней,
Ради сложности мировой,
Не втирайте в клавиши корень
Сладковатой груши земной.

Чтоб смолою соната джина
Проступила из позвонков,
Нюренбергская есть пружина,
Выпрямляющая мертвецов.
***
Сперва играли лунным светом феи.
Мужской диез и женское — бемоль —
Изображали поцелуй и боль.
Журчали справа малые затеи.

Прорвались слева звуки-чародеи.
Запела Воля вскликом слитных воль.
И светлый Эльф, созвучностей король,
Ваял из звуков тонкие камеи.

Завихрил лики в токе звуковом.
Они светились золотом и сталью,
Сменяли радость крайнею печалью.

И шли толпы. И был певучим гром.
И человеку бог был двойником.
Так Скрябина я видел за роялью.
***
Когда и правая и левая рука
Чрез волшебство поют на клавишах двухцветных,
И звездною росой обрызгана тоска,
И колокольчики журчат в мечтах рассветных, —

Тогда священна ты,-ты не одна из нас,
А ты, как солнца луч в движении тумана,
И голос сердца ты, и листьев ты рассказ,
И в роще дремлющей идущая Диана.

Всего острей поет в тебе одна струна —
Чрез грёзу Шумана и зыбкий стон Шопена.
Безумие луны! И вся ты — как луна,
Когда вскипит волна, но падает, как пена.
***
За Паганини длиннопалым
Бегут цыганскою гурьбой —
Кто с чохом чех, кто с польским балом,
А кто с венгерской немчурой.

Девчонка, выскочка, гордячка,
Чей звук широк, как Енисей,-
Утешь меня игрой своей:
На голове твоей, полячка,
Марины Мнишек холм кудрей,
Смычок твой мнителен, скрипачка.

Утешь меня Шопеном чалым,
Серьезным Брамсом, нет, постой:
Парижем мощно-одичалым,
Мучным и потным карнавалом
Иль брагой Вены молодой —

Вертлявой, в дирижерских фрачках.
В дунайских фейерверках, скачках
И вальс из гроба в колыбель
Переливающей, как хмель.

Играй же на разрыв аорты
С кошачьей головой во рту,
Три чорта было — ты четвертый,
Последний чудный чорт в цвету.
***
Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!

Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых…
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.

«О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?»
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.

«Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?..»
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.

Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось…
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.

Но человек не погасил
До утра свеч… И струны пели…
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
***
Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
«Хорошо, хорошо, хорошо!»
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
«Что это?»
«Как это?»
А когда геликон —
меднорожий,
потный,
крикнул:
«Дура,
плакса,
вытри!» —
я встал,
шатаясь полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
«Боже!»,
Бросился на деревянную шею:
«Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору —
а доказать ничего не умею!»
Музыканты смеются:
«Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!»
А мне — наплевать!
Я — хороший.
«Знаете что, скрипка?
Давайте —
будем жить вместе!
А?»
***
Ты — музыка, но звукам музыкальным
Ты внемлешь с непонятною тоской.
Зачем же любишь то, что так печально,
Встречаешь муку радостью такой?

Где тайная причина этой муки?
Не потому ли грустью ты объят,
Что стройно согласованные звуки
Упреком одиночеству звучат?

Прислушайся, как дружественно струны
Вступают в строй и голос подают, —
Как будто мать, отец и отрок юный
В счастливом единении поют.

Нам говорит согласье струн в концерте,
Что одинокий путь подобен смерти.
***
Сыграй мне из «Пиковой дамы»,
Едва ль не большейшей из опер,
Столь трогательной в этой самой
Рассудочно-черствой Европе…

Сначала сыграй мне вступленье,
Единственное в своем роде,
Где чуль ли не до преступленья
Мечта человека доводит…

Мечта! Ты отринута миром…
Сестра твоя — Страсть — в осмеяньи…
И сердцу, заплывшему жиром,
Не ведать безумства желаний…

О, все, что ты помнишь, что знаешь,
Играй мне, играй в этот вечер
У моря и в северном крае
Чайковский особо сердечен…
***
Ветер чуть слышно поёт,
Липа вздыхает у сада…
Чуткая музыка всюду живёт –
В шелесте трав,
В шуме дубрав –
Только прислушаться надо.
Звонко струится ручей,
Падает гром с небосвода –
Это мелодией вечной своей
Мир наполняет природа!

Тихие слёзы свои
Ива роняет у брода…
Трелью приветствуют ночь соловьи.
Звоном ветвей, песней дождей
Мир наполняет природа.
Птицы встречают восход,
Ласточка солнышку рада!
Чуткая музыка всюду живёт, —
Только прислушаться надо.
***
Берёзовая роща – это арфа:
На ней играет набежавший ветер
Простую, незатейливую песню…
К дороге подошедший перелесок,
Как парень, растянул свою гармонь –
Широкую мелодию Руси!
А лес сосновый – золотой орган,
И музыка его почти что зрима:
Она взлетает вверх с движеньем кроны.
И вижу я в орешнике – рожок,
И слышу я в осине – балалайку,
И клён звенит,
Как бубен настоящий!
И я теперь совсем не удивляюсь,
Как много музыкальных инструментов
Подметил у природы человек…
***
Так было: весна голубела,
И женщина древних веков
Огонь разводила и пела
Под щёлканье шустрых щеглов.

Была у забавы – синицы
Подслушана дробная трель, —
Петь так же искусно, как птицы,
Заставили люди свирель…

Я понял: из голоса ветра,
Где плещется в берег волна,
Возникла та музыка щедро,
Что в залах концертных слышна!

Уж с музыкой нам не проститься…
А в том и её красота,
Что в музыке – ветер, и птица,
И волны, и женщина та…
***
Немного дней таких в году
В начале самом лета,
Когда играет нам в саду
Соловушкина флейта.

Пускай не видели певца,
Хотя кругом смотрели,
Но льются, льются без конца
Соловушкины трели!

И каждый вечер при луне
Звучит напев чудесный…
Но вдруг замолкнут в тишине
Соловушкины песни.

Придётся нам с тобою ждать
До будущего лета,
Когда вернётся к нам опять
Соловушкина флейта
***
Льются звуки, печалью глубокой.
Бесконечной тоскою полны:
То рассыплются трелью высокой,
То замрут тихим всплеском волны.

Звуки, звуки! О чем вы рыдаете,
Что в вас жгучую будит печаль?
Или в счастье вы веру теряете,
Иль минувшего страстно вам жаль?

Ваша речь, для ума непонятная,
Льется в сердце горячей струей.
Счастье, счастье мое невозвратное,
Где ты скрылось падучей звездой?
***
Я никогда не понимал,
Искусства музыки священной,
А ныне слух мой различал
В ней чей-то голос сокровенный.

Я полюбил в ней ту мечту
И те души моей волненья,
Что всю былую красоту
Волной приносят из забвенья.

Под звуки прошлое встает
И близким кажется и ясным:
То для меня мечта поет,
То веет таинством прекрасным.
***
Без свирели, без флейты, без скрипки,
Без певучести соловья
Что бы значили эти улыбки,
Что везде караулят меня?

Всё пронизано музыкой, песней,
Откровенною радостью птиц.
Теплым вечером в роще чудесной
Светлый месяц под музыку спит.

След ее затерялся в столетьях,
В древних брянских и брынских лесах.
Я мелодию слышу и в этих
Завивающихся волосах.

И когда твои горькие губы
Негасимым огнем опалят,
Во мне слышатся медные трубы,
Что в поход собираться велят.

Во мне чудится голос органа.
Я могучим потоком раним,
И душа моя, словно мембрана,
Каждый звук повторяет за ним.

Всюду музыка. В шуме под кленом,
В соловьиных коленах в саду,
И в твоем поцелуе влюбленном,
И в твоем обещаньи «Приду!»
***
Ещё звучит в моих ушах

Седьмого вальса легкий шаг,

Как вешний ветерок,

Как трепетанье птичьих крыл,

Как мир, который я открыл

В сплетенье нотных строк.

Еще звучит тот вальс во мне,

Как облако в голубизне,

Как родничок в траве,

Как сон, что вижу наяву,

Как весть о том, что я живу

С природою в родстве.
***
Она легко парит

или роняет скорбь и горечь,

приоткрывая кладезь тайн.

Кусает губы Шостакович.

Мучительно творит Бернстайн.

К роялю—молчаливой глыбе,

способный высечь из нее огонь,

взволнованно шагнул

Ван Клиберн,

худой и длинноногий,

как Линкольн…

Я этой музыкой застигнут,

взметающей за валом вал,

точь-в-точь, как на своем «Кон-Тикй»

Тур Хейердал.

Я, как баркас смоленый,

тупоносый,

плыву в людской толпе разноголосой.

И, словно музыка, я всемогущ.

Рокочут молодые струны — ванты.

Я слышу перекаты доминанты,

А уличный фонарь — скрипичный ключ.

Предельно восприимчива акустика,

приобретают новый смысл слова,

и, словно неозвученная музыка,

струится над Москвою синева.
***
Снова сумерки, крадучись, входят,

И оттуда, где скрипка поет,

Они за руку грусть приводят

И мне шепчут что-то свое.

Даже музыке, тихой и дальней,

В час, когда еще дремлют огни,

Изначальный, печальный, прощальный

Прежний смысл возвращают они.

Оттого ли, что день угасает,

Но еще не окончился он,

И за окнами тает и тает

Его тонкий серебряный звон,

Расплываются очертанья,

Забываются имена,

И простых предметов названья

Не могу я сложить в слова.

Пой мне скрипка!

Так мало на свете

Разгадать и понять нам дано!

Только музыка может ответить,

Что сбылось уже, что суждено,

Но напрасно мгновенья теряю,

Нет ответа, решения нет!

…Только сумерки заметают

Уходящий, гаснущий свет.
***
Как щедро льются эти звуки

Из необъятной вышины!

Я к ним протягиваю руки —

Ладони музыкой полны.

Замрет на миг и снова льётся

Живая звонкая струя.

И солнце ласково смеется,

И дышит ласково земля.

Завидую самозабвенью

Неутомимого певца

И у него учусь уменью

И петь, и радовать сердца!
***

ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР

СОНЕТ 8

Ты — музыка, но звукам музыкальным

Ты внемлешь с непонятною тоской,

Зачем же любишь то, что так печально,

Встречаешь муку радостью такой?

Где тайная причина этой муки?

Не потому ли грустью ты объят,

Что стройно согласованные звуки

Упреком одиночеству звучат?

Прислушайся, как дружественно струны

Вступают в строй и голос подают, —

Как будто мать, отец и отрок юный

В счастливом единении поют.

Нам говорит согласье струн в концерте,

Что одинокий путь подобен смерти.
***
Слышишь, раздается в роще

Дудочки незримой зов?

Что на этом свете проще

Мирной песни пастухов?

Ветерок, прохладой вея,

Клонит иву над водой.

Что на свете веселее

Щебетанья птиц весной?

Если любишь — мир чудесен,

Счастье светлое лови!..

Что на свете лучше песен

Расцветающей любви?
***
Игры упоительной звуки текли.
‎Мы в нежном восторге внимали.
Все радости неба, всё горе земли
‎Те звуки в себе отражали.

Пленять нас и трогать им было дано:
‎Пред ними стихали сомненья,
И было так много обид прощено
‎И пролито слёз умиленья!

О, пусть нас уносит волшебной игрой
‎Туда, в те надзвёздные дали,
Где нет ни вражды, ни тревоги земной,
‎Ни зла, ни борьбы, ни печали!
***
Звучал орган и вслед ему
Струился звук виолончели,
Как будто Божии качели
Спустились к сердцу моему.

Качался звук к себе маня,
Под своды храмового зала,
И я почти уже не знала
Где я и как зовут меня.

Мне чудился старинный сад,
Осенним кружевом увитый,
Деревья став придворной свитой
За мною плыли чинно в ряд.

Я по аллее золотой
Шла с кем-то, очень мной любимым,
Был мир вокруг необозримым,
Как за небесною чертой.

И голос что-то мне шептал,
Преображаясь лаской нежной
И я была как будто прежней,
А на щеках румянец ал

Ещё горел. И сердца стук,
В груди звучал что было силы…
И ветром встречным доносило
МузЫки томной чистый звук.

Что это было? Явь иль сон?
Ларгетто Генделя звучало!
Мне вечной жизни обещало
Под сводом зала, средь колонн.

И не было надёжней уз —
Шедевров истинный творитель,
И безупречный исполнитель,
И зритель – обожатель муз!
***
Так было: весна голубела,

И женщина древних веков

Огонь разводила и пела

Под щёлканье шустрых щеглов.

Была у забавы – синицы

Подслушана дробная трель, —

Петь так же искусно, как птицы,

Заставили люди свирель…

Я понял: из голоса ветра,

Где плещется в берег волна,

Возникла та музыка щедро,

Что в залах концертных слышна!

Уж с музыкой нам не проститься…

А в том и её красота,

Что в музыке – ветер, и птица,

И волны, и женщина та…

Мы ищем – рифму или ритм…

Но что это, о Боже, —

Ведь даже воздух говорит

Тому, кто слушать может!

Подскажет вещие слова

Тому, кто может слушать,

Обыкновенная листва,

Стекая прямо в душу.

И даже, даже тишина,

Под утро ли, под вечер,

Обнажена, напряжена,

О чём-то сердцу шепчет…

И сам не можешь ты молчать

Без творческой работы –

Душа привыкла отвечать

На каждый звук природы!
***
Нет на свете лучше инструмента:

Голоса, что музыкой живёт.

Нет для сердца лучшего момента,

Если хор возвышенно поёт…

Будто бы звучат органа трубы –

Тело так людей напряжено,

О святом о чём-то шепчут губы,

Что с молитвою сопряжено.

Вознесётся голос, в небе тая,

Словно это ангелы поют,

И летает звук, не улетая,

Да и сам ты будто уж не тут!

Голос, голос, кто тебя не слышит,

Тот без крыльев на земле живёт:

Кажется, что это небо дышит,

Кажется, что даль тебя зовёт.

Звуки всё просторней, всё согласней,

Будто наполняют паруса…

Я не знаю музыки прекрасней,

Чем людские эти голоса!

Мелодии: та хороша,

А эта – прелестна…

Наверно, музыка – душа,

Чем нам и интересна!

Её дыхание – в крови,

Чтоб грудь не задыхалась!

Её страдания – в любви,

А мысль – в молчанье пауз.

И я завидовал не раз

Бегущим быстрым пальцам,

Когда они с тобою нас

Одаривали вальсом…

Когда б я мог, когда б я мог!

Та чаща – не испита.

И сердце съёжилось в комок,

Всё музыкой облито.
***
Что такое ноты?

Это семь птенцов.

Что такое ноты?

Это трель скворцов,

Это до рассвета соловьи в садах…

Ничего нет в мире

Музыки чудесней,

Потому что музыка у нас в сердцах!

Что такое звуки?

За окном метель…

Что такое звуки?

По весне капель,

Это струны ливня, это первый гром!

Ничего нет в мире

Музыки чудесней,

Потому что музыка живёт во всём.

Что такое песня?

Это верный друг.

Песня – это радость,

Звонкий смех вокруг,

Тысяча мелодий, голосов прибой…

Ничего нет в мире

Музыки чудесней,

Потому что музыка – всегда с тобой!
***
У чёрного рояля мальчик тоненький,
В костюмчике матросском,
А в окне -Солдаты маршируют за гармоникой
И где-то погибают на войне.

Волненье не сдержать губами сжатыми,
На заострённом носике очки.
Над хмурым Петроградом,Над солдатами
Взлетает гром из-под его руки.

На повлажневшем лбу вихор колышется,
И серые глаза устремлены
Туда, где зов трубы военной слышится,
Где слышится безумный вой войны.

Склонившись над линованной страницею,
Он в нотах различает голоса.
И кажется рояль огромной птицею,
Стремительно летящей в небеса.

Он слышит песню матери над зыбкою,
Ему шаги истории слышны,
И для него берёза плачет скрипкою,
Виолончель поёт в руках весны.

В семнадцать лет его назвали гением,
На гребни волн вздымал девятый вал,
И каждый раз над новым сочинением
Он, задыхаясь, жизнью рисковал.

Вселенная была ему наградою,
И нынче длится это волшебство,
И нас встречает утренней прохладою
Немеркнущая песенка его.

А жизнь была и матерью и мачехой,
Но всё-таки добро сильнее зла.
Мелодия, написанная мальчиком,
В последнюю симфонию вошла.
***
Какая участь нас постигла,
как повезло нам в этот час,
когда бегущая пластинка
одна лишь разделяла нас!

Сначала тоненько шипела,
как уж, изъятый из камней,
но очертания Шопена
приобретала всё слышней.

И забирала круче, круче,
и обещала: быть беде,
и расходились эти круги,
как будто круги по воде.

И тоненькая, как мензурка
внутри с водицей голубой,
стояла девочка-мазурка,
покачивая головой.

Как эта, с бедными плечами,
по-польски личиком бела,
разведала мои печали
и на себя их приняла?

Она протягивала руки
и исчезала вдалеке,
сосредоточив эти звуки
в иглой исчерченном кружке.
***
Ты — музыка, но звукам музыкальным
Ты внемлешь с непонятною тоской.
Зачем же любишь то, что так печально,
Встречаешь муку радостью такой?

Где тайная причина этой муки?
Не потому ли грустью ты объят,
Что стройно согласованные звуки
Упреком одиночеству звучат?

Прислушайся, как дружественно струны
Вступают в строй и голос подают, —
Как будто мать, отец и отрок юный
В счастливом единении поют.

Нам говорит согласье струн в концерте,
Что одинокий путь подобен смерти.
***
Я в музыку порой иду, как и океан,
Пленительный, опасный—
Чтоб устремить ладью сквозь морок и туман
К звезде своей неясной.
И парус и меня толкает ветер в грудь…
Я в темноте ненастной
Через горбы валов прокладываю путь,
Влекомый силой властной.
Я чувствую себя ристалищем страстей
Громады корабельной,
Смешением стихий, просторов и снастей,
Могучей колыбельной…
Но никнут паруса, и в зеркале воды—
Ты, лик моей беды.
***
Когда и правая и левая рука
Чрез волшебство поют на клавишах двухцветных,
И звездною росой обрызгана тоска,
И колокольчики журчат в мечтах рассветных, —

Тогда священна ты,-ты не одна из нас,
А ты, как солнца луч в движении тумана,
И голос сердца ты, и листьев ты рассказ,
И в роще дремлющей идущая Диана.

Всего острей поет в тебе одна струна —
Чрез грёзу Шумана и зыбкий стон Шопена.
Безумие луны! И вся ты — как луна,
Когда вскипит волна, но падает, как пена.
***
В тот самый день, когда твои созвучья
Преодолели сложный мир труда,
Свет пересилил свет, прошла сквозь тучу туча,
Гром двинулся на гром, в звезду вошла звезда.
И, яростным охвачен вдохновеньем,
В оркестрах гроз и трепете громов
Поднялся ты по облачным ступеням
И прикоснулся к музыке миров.
Дубравой труб и озером мелодий
Ты превозмог нестройный ураган,
И крикнул ты в лицо самой природе,
Свой львиный лик просунув сквозь орган.
И пред лицом пространства мирового
Такую мысль вложил ты в этот крик,
Что слово с воплем вырвалось из слова
И стало музыкой, венчая львиный лик.
В рогах быка опять запела лира,
Пастушьей флейтой стала кость орла.
И понял ты живую прелесть мира
И отделил добро его от зла.
И сквозь^покой пространства мирового
До самых звезд прошел девятый вал…
Откройся, мысль! Стань музыкою, слово,
Ударь в сердца, чтоб мир торжествовал!
***
Итак, Равель, танцуем болеро!
Для тех, кто музыку на сменит на перо,
Есть в этом мире праздник изначальный —
Напев волынки скудный и печальный
И эта пляска медленных крестьян…
Испания! Я вновь тобою пьян!
Цветок мечты возвышенной взлелеяв,
Опять твой образ предо мной горит
За отдаленной гранью Пиренеев!
Увы, замолк истерзанный Мадрид,
Весь в отголосках пролетевшей бруи,
И нету с ним Долорес Ибаррури!
Но жив народ, и песнь его жива.
Танцуй, Равель, свой исполинский танец,
Танцуй, Равель! Не унывай, испанец!
Вращай, История, литые жернова,
Будь мельничихой в грозный час прибоя!
О, болеро, священный танец боя!
***
Вот ноты звонкие органа
то порознь вступают,то вдвоем,
и шелковые петельки аркана
на горле стягиваются моем.
И музыка передо мной танцует гибко,
и оживает все до самых мелочей:
пылинки виноватая улыбка
так красит глубину ее очей!
Ночной комар,как офицер гусарский, тонок,
и женщина какая-то стоит,
прижав к груди стихов каких-то томик,
и на колени падает старик,
и каждый жест велик,как расстоянье,
и веточка умершая жива, жива…
И стыдно мне за мелкие мои старания
и за непоправимые слова.
…Вот сила музыки.
Едва ли поспоришь с ней бездумно и легко,
как будто трубы медные зазвали
куда-то горячо и далеко…
И музыки стремительное тело
плывет,кричит неведомо кому:
«Куда вы все?! Да разве в этом дело?!»
А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!
…Вот черт,как ничего еще не надоело!
***
Копну могучей шевелюры
На струны скрипки уронив,
Скрипач пилил из увертюры
Какой-то сбивчивый мотив.

Флейтист был робок.
Словно флягу,Поднявши флейту в вышину,
Как в зной по капле цедят влагу,
Он ноту пробовал одну.

Но, вскинув пару тощих прядок,
Встал дирижёр и подал знак,
И тотчас же обрел порядок
Оркестра шумный бивуак.

В молчании пред дирижером
Оркестр в колонне по пяти
Застыл,готовый по просторам
На смерть и подвиги идти.

И вздрогнул мир, и пали стены,
И даль темна и глубока,
И свет пожаров вместо сцены,
И звёзды вместо потолка.
***
Вот ноты звонкие органа
то порознь вступают,то вдвоем,
и шелковые петельки аркана
на горле стягиваются моем.
И музыка передо мной танцует гибко,
и оживает все до самых мелочей:
пылинки виноватая улыбка
так красит глубину ее очей!
Ночной комар,как офицер гусарский, тонок,
и женщина какая-то стоит,
прижав к груди стихов каких-то томик,
и на колени падает старик,
и каждый жест велик,как расстоянье,
и веточка умершая жива, жива…
И стыдно мне за мелкие мои старания
и за непоправимые слова.
…Вот сила музыки.
Едва ли поспоришь с ней бездумно и легко,
как будто трубы медные зазвали
куда-то горячо и далеко…
И музыки стремительное тело
плывет,кричит неведомо кому:
«Куда вы все?! Да разве в этом дело?!»
А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!
…Вот черт,как ничего еще не надоело!
***
Вот музыка та, под которую
Мне хочется плакать и петь.
Возьмите себе оратории,
И дробь барабанов, и медь.
Возьмите себе их в союзники
Легко, до скончания дней…
Меня же оставьте с той музыкой:
Мы будем беседовать с ней.
***
Копну могучей шевелюры
На струны скрипки уронив,
Скрипач пилил из увертюры
Какой-то сбивчивый мотив.

Флейтист был робок.
Словно флягу,Поднявши флейту в вышину,
Как в зной по капле цедят влагу,
Он ноту пробовал одну.

Но, вскинув пару тощих прядок,
Встал дирижёр и подал знак,
И тотчас же обрел порядок
Оркестра шумный бивуак.

В молчании пред дирижером
Оркестр в колонне по пяти
Застыл,готовый по просторам
На смерть и подвиги идти.

И вздрогнул мир, и пали стены,
И даль темна и глубока,
И свет пожаров вместо сцены,
И звёзды вместо потолка.
***
Стихия музыки — могучая стихия.
Она чем непонятней, тем сильней.
Глаза мои, бездонные, сухие,
Слезами наполняются при ней.

Она и не видна и невесома,
И мы ее в крови своей несем.
Мелодии всемирная истома,
Как соль в воде, растворена по всем.

Покинув помещенья нежилые,
Вселившись в дом высокий, как вокзал,
Все духи музыки — и добрые и злые –
Безумствуют, переполняя зал.

Сурова нитка музыкальной пьесы –
Верблюд, идущий сквозь ушко иглы!
Все бесы музыки, все игровые бесы,
Играючи, хотят моей игры.

Есть в музыке бездумное начало,
Призыв к свободе от земных оков.
Она не зря лукаво обольщала
Людей на протяжении веков.

И женщины от музыки зверели,
В поля бежали, руки заломив,
Лишь только на отверстия свирели
Орфей клал пальцы, заводя мотив.

Но и сейчас, когда оркестр играет
Свою неимоверную игру,
Как нож с березы, он с людей сдирает
Рассудочности твердую кору.
***
Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.

Какая музыка
во всём,
Всё и для всех —
не по ранжиру.
Осилим… Выстоим… Спасем…
Ах, не до жиру — быть бы живу…

Солдатам головы кружа,
Трёхрядка
под накатом бревен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.

И через всю страну
струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души и тела топтала.

Стенали яростно,
навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке — инвалид
И Шостакович — в Ленинграде.
***
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах ее края гранятся,
Она одна со мною ‘говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной в моей могиле
И пела, словно первая гроза
Иль будто все цветы заговорили.
***
Женский голос, как ветер, несется,
Черным кажется, влажным, ночным,
И чего на лету ни коснется,
Всё становится сразу иным.

Заливает алмазным сияньем,
Где-то что-то на миг серебрит
И загадочным одеяньем
Небывалых шелков шелестит.

И такая могучая сила
Зачарованный голос влечет,
Будто там впереди не могила,
А таинственной лестницы взлет.
***
Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть.
Душа певца, согласно излитая,
Разрешена от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И мир отдаст причастнице своей.
***Сперва играли лунным светом феи.
Мужской диез и женское — бемоль —
Изображали поцелуй и боль.
Журчали справа малые затеи.

Прорвались слева звуки-чародеи.
Запела Воля вскликом слитных воль.
И светлый Эльф, созвучностей король,
Ваял из звуков тонкие камеи.

Завихрил лики в токе звуковом.
Они светились золотом и сталью,
Сменяли радость крайнею печалью.

И шли толпы. И был певучим гром.
И человеку бог был двойником.
Так Скрябина я видел за роялью.
***
— Любовь или музыка?..Ты назови,

Что выбираешь, что в душе таится! –

Отдам я предпочтение любви,

Ничто на свете с нею не сравнится.

Ведь ни одной вершины в мире нет,

Которая бы ей не покорилась,

А музыка, любви почуяв свет,

Придёт сама, чтоб сдаться ей на милость.

И если выбирать дадут мне вновь,

То музыку я предпочту науке.

О, как мою воспламеняет кровь

Могучие, таинственные звуки…

Я жизнь за музыку отдать готов,

Когда гармонь в руках чеченки плачет,

Как бы пятнадцать птиц поют…Нет слов

Открыться, что для сердца это значит.
***
Мы слышим звуки, слышим речи,

Но по вселенной разлита

Сверхчуткая, сверхчеловечья

Бетховенская глухота.

Пред ней ничто радар на крыше,

Пред ней ничто и слух совы, —

Она биенье мысли слышит

И прорастание травы.

Гремит безмолвьем зимний вечер,

Снежинка, завершив полёт,

Не тихо падает на плечи,

А удивительно поёт!
***
Как многогранна музыка! Как юно

Она, звуча сквозь времени пласты,

В сердцах людских затрагивает струны

Любви, печали, памяти, мечты.
***
Разъединяет, чтобы соединить.

Разъединяет,

Чтобы каждый углубился

В себя,

Нашёл в себе себя:

Всё лучшее.

И это лучшее

Слил воедино с лучшим у других.

Разъединяет, чтобы соединить.
***
Пластинок стареньких шипенье.
Круженье листьев. Треск костра.
И снова детства ощущенье,
(Как будто было всё вчера)…

Картинки яркой каруселью
Промчатся, взор мой увлажня,
И отзовутся в Сердце трелью,
Слегка дыханье затрудня.

Умчались те дни с журавлями,
Лишь память пледом греет руки,
В Душе сверкая янтарями,
Когда «винила» слышу звуки.
***
Когда такая есть Струна,
И Руки есть, и Вдохновенье,
Есть музыка, и в ней спасенье,
Там Истина — оголена,
И не испорчена словами,
И хочется любить и жить,
И всё отдать, и всё простить…
Бывает и такое с нами.
***
В мрачной темноте поёт пианино.
Любая оплошность здесь не простима.
Глухой музыкант сыграет свой лад,
И забудется навеки, что скоро закат.

Он слышит больше, чем способен ты.
Прошу, не торопись, немного подожди.
Увидь прекрасное в танце клавиш.
О чём хоть играет, ты понимаешь?

О последних сороках, остановится сердце.
Кричит ветерок: «Никому вы не верьте!».
Что мешает оставить душу в пианино?
Считать его слабым — слишком уж мнимо.

Да, он не услышит твои возраженья.
Не услышит последние жизни мгновения.
Он понимает, почему не дан ему слух.
Видно гораздо больше, злости лишний стук.

Смысл останется в бедных нотах.
Затеряется ритм в мятых блокнотах.
Звучит последняя его мелодия…
Мрака и пианино одинокая рапсодия.

В тиши услышишь ты пляс пианино,
Глухой музыкант на ладони у мира
***
Спасибо, музыка, тебе,
Что стала ты моим началом.
Ты в имени моём звучала
С того заветного причала,
Ты — поводырь в моей судьбе.

Спасибо, музыка, за то,
Что ты меня не оставляешь,
Меня всегда ты вдохновляешь,
По жизни рядышком шагаешь
И озаряешь ты мечтой.

Спасибо, музыка, за то,
Что стала ты души целитель,
Ты Ангел мой, ты мой Хранитель,
Мой Божий дар, мой избавитель,
Не верю в смерть — она ничто.

Спасибо, музыка за всё!
Ведь ты единственное чудо,
Тебя любить всегда я буду.
В тебе — душа, а ты — повсюду
Поёшь стремительным ручьём.

Спасибо, музыка, тебе,
Что стала ты души целитель,
Ты Ангел мой, ты мой Хранитель,
Мой Божий дар, мой избавитель,
Ты — поводырь в моей судьбе.
***
Ты Моцарта, включи негромко,
И сердце радости своё раскрой.
Пусть наполняется прекрасным звонко,
Мелодии души земной.
***
Луна – бездонная.
И ночь – бессонная.
Сижу — бездельница,
А мысль – затейница:
То как подбросит вверх,
То как опустит вниз,
А я ловлю её –
Вот весь каприз…

Мечты – заветные.
Аккорд – сонетный мой.
Хожу сомнамбулой
И спорю с Шамбалой:
То на диезах вверх,
То на бемолях вниз,
Она мне терцией –
На мой каприз…

Звезда – под градусом
От Север — Полюса.
Тогда Полярной я
Пою в три голоса:
Сопрано звёздное,
Сопрано страстное,
Она мне вторит в тон,
Голубоглазая…

А утро – ласково
Закроет глазки мне.
И отключаюсь я
Под соло соловья:
Он пропоёт – «Привет!»
Он закричит – «Рассвет!»
В мажоре, ну и пусть –
Я – не проснусь…
***
Он по клавишам чёрно-белым
Сверху вниз пробежал рукой,
Да меха развёл между делом,
Чтобы песня лилась рекой.

Будто в танце, мелькают пальцы
И нога отбивает такт.
Коль попросят — сыграет вальсы
Пожилой баянист-мастак.

А баян в перламутре – тульский,
Да душа казюкам сродни.
Нет мелодий плохих и тусклых –
Задушевные все они.

То аккордов широкая поступь,
То стаккато пчелиный рой, —
Нет играть хорошо – непросто,
Даже трудно бывает порой.

Баяниста улыбка красит,
Но, бывает, закусит губу –
И тогда уже кончен праздник,
Коль рассказывает про судьбу.

Музыканта приятно слушать,
На него и смотреть легко,
Он умеет затронуть души
Или их зажечь юморком.

Он — магистр минорных распевов,
Вариаций мажорных спец.
Баянист, видно, знает дело –
Он и пьяница, и купец,

И влюблённый, и скромный парень,
И гуляка – только держись!
Он с баяном в красивой паре
Нам дарует музыку-жизнь…

Вспоминаю, как в детстве далёком
Постигал красоту бытия
На своих музыкальных уроках
Ещё нравственно чистый я…
***
Касаясь тонких струн своей души,
Мы чувствуем ее прикосновенье
И слышим звуки нежных нот в тиши,
Божественных мелодий наважденье.
Так музыка живет в гармонии с душой,
Живым источником, любви своей земной.
***
Музыка любовь рождает, за собой зовёт…
Пусть в октаве только лишь семь нот…
Я мелодию сыграю … И душа поёт…
Это вдохновение и полет….

Клавиш бережно касаясь, прозвучит аккорд…
Все как-будто сразу оживет…
Песня облаком взлетает и летит вперед…
И до звезд на крыльях нас несет…
***
Забытая мелодия ведёт
Туда, где мы уже не побываем…
Туда, где мы друзей не забывали,
Туда, где мы всё знали наперёд.
Там свет был ярче… чище радуг спектр,
Там было всё впервые… всё в новинку.
Там наших душ остались половинки,
Там юность… с теми, кого с нами нет.
***
Мелодия звучала не моя
а я в ней оживала … воскресала
любила, обнимала, целовала
была, как небо и жила … жила !

Мелодия звучала для меня
я знаю точно, он её придумал
для дня сегодняшнего, завтрашнего дня
чтоб я плыла в ней, словно в свете лунном !

Мелодия звучала, как моя
как луч приветный из страны огромной
душа сияла, трогая меня
своей любовью, нежностью безмолвной !
***
Мы слышим музыку душой и сердцем,
Все переливы и оттенки во звучаньи нот,
Так восхитителен звук белых облаков и неба,
Что хочется за облаками плыть в мир тот…

Быть может облака расскажут о твоих тревогах,
Которые ты повстречал в пути судьбы,
О всех рискованных, тобою пройденных дорогах,
И выбранную лишь одну — ради любви…

Так мелодично музыка переплетается с душою,
Принять, и с головою ты нырнуть в её готов,
И облака небесные звучанием любимы мною,
Лишь потому, что след остался там твоих шагов…
***
Есть в музыке такая неземная,
как бы не здесь рожденная печаль,
которую ни скрипка, ни рояль
до основанья вычерпать не могут.
И арфы сладкозвучная струна
или органа трепетные трубы
для той печали слишком, что ли, грубы
для той безмерной скорби неземной.
Но вот они сошлись, соединясь
в могучее сообщество оркестра,
и палочка всесильного маэстро,
как перст судьбы, указывает ввысь.
Туда, туда, где звездные миры,
и нету им числа и нет предела.
О, этот дирижер — он знает дело.
Он их в такие выси вознесет!
Туда, туда, все выше, все быстрей,
где звездная неистовствует фуга…
Метет метель. Неистовствует вьюга.
Они уже дрожат. Как их трясет!
Как в шторм девятибальная волна,
в беспамятстве их кружит и мотает,
и капельки всего лишь не хватает,
чтоб сердце, наконец, разорвалось.
Но что-то остается там на дне,
и плещется в таинственном сосуде,
остаток, тот осадок самой сути,
ее безмерной скорби неземной.
И вот тогда, с подоблачных высот,
той капельки владетель и хранитель,
нисходит инопланетянин Моцарт
и нам бокал с улыбкой подает:
и можно до последнего глотка
испить ее, всю горечь той печали,
чтоб чуя уже холод за плечами,
вдруг удивиться — как она сладка!
***
В нашем парке музыка играла.
Переливом пел аккордеон,
А душа смеялась и рыдала —
Так ее сумел растрогать он.

Клавиши рукой перебирая,
Исполнитель опустил глаза,
Но заметно было, как скупая
Покатилась по щеке слеза.

Быстро вытер он её рукою.
Улыбнулся. Заиграл опять.
Парк наполнил музыкой такою,
От которой хочется летать.

Проиграл последние аккорды,
Покачал довольно головой
И пошел походкою нетвердой.
Был он трезв! Он просто был слепой.
***
Не умею рассказывать музыку,

И не смею рассказывать музыку,

И немею, слушая музыку.

Немота моя – не помеха мне,

А для горести и для смеха мне.

Полнота бытия открывается

В час, когда слушаю музыку.

Вот и прадед с тобою встречается,

Щедрый, скаред с тобою встречаются,

Две эпохи с тобою братаются,

Пусть на час или мгновение

Чудодейственно это явление.

Небеса с землёю сближаются,

Поворот земли совершается,

Лютый холод в зной превращается

В час, когда я слушаю музыку.
***
О, музыка –

Дыхание небес!

В крови моей

Печаль сонаты «Лунной»

И «Аппассионаты» гордый блеск,

И гимнов гнев,

Торжественный и юный!

Люблю я слушать,

В негу погружась,

Романсов пылких

Вздохи огневые.

Я знаю над собой

Симфоний власть,

И джаз влечёт меня

В часы иные.

Я открывал

Трепещущей рукой

Больших театров

Расписные двери,

Открыт мне

Музыки

Возвышенный покой,

Я опьянён бывал

Её тоской,

И свет её

Познал я

В полной мере!
***
В минуты жажды или счастья

Взлетит над клавишами звук,

И пальцы лёгкие промчатся,

Потом замрут на миг и вдруг! –

Как будто твердь небес разверзлась –

И эхом стала вдалеке,

На колдовском,

На неизвестном

Заговорили языке.

И вот уже по звонким плёсам струя поёт

О том, что в мире безголосом

Её мгновенье настаёт.

Она струится без сомнений,

Без сожалений,

Без оков –

Бежит бездумно, и за нею

Ни русла нет, ни берегов.

Она противиться не в силе.

А пальцы, жажду утолив,

В изнеможении застыли,

Аккорд прощальный уронив.

Упало сердце. И о чём-то

Опять напомнило без слов.

И дали высветились чётко

Между высоких берегов.
***
Мир ярких звуков, трепетных созвучий,

Ты, к сожаленью, не подвластен мне,

Но слух твоей мелодией зовущий

Заворожён в звенящей тишине…

Пусть не дано мне гроз и грёз

Будить полётом пальцев вдохновенных,

Чтоб им внимали, не стирая слёз, —

Зато всем сердцем, каждой нитью нерва,

Накалом чувств, дыханье затая,

В напеве ветра, в шуме старой вербы,

В ликующих раскатах соловья

Тебя я слышу, принимаю, верю, —

Мелодия земного бытия!
***
Десять быстрых волшебных слуг

Разбежались по клавиатуре…

Гром ударил, рокочет буря,

И расплавилось солнце вдруг

Лавиной огненной мелодий,

Океан ревёт о свободе.

Как вмещается в сердце узкое

Океаны чувств – не пойму!

Да не ты ли творишь нас, музыка,

По подобию твоему?
***
Мне помогала музыка забыть

И то, что я забыть не мог, бывало.

И то случалось музыке будить,

Что было на века, да миновало.

Бывало замирал притихший зал,

И предо мною раздвигались дали,

И мне казалось, что игравший знал

О радости моей и о печали.

Но позабыть мне было суждено

Все звуки в этом крае незнакомом,

Иль звуки те, что я забыл давно,

Нахлынули и встали в горле комом.

Рояль, поставленный на постамент,

Звучал в тиши музея, негодуя.

Не знал я, что безмолвный инструмент

Рождать способен музыку такую!

Я, вымолвить не в силах не в силах ничего,

Стоял ошеломлённый, мне казались

Расшатанные клавиши его

Зубами, что во рту едва держались.

Я думал о событье давних дней,

Что не вернёшь ничто и не поправишь,

Что нету даже праха тех людей,

Чьи пальцы знали холод этих клавиш.

И плыл безмолвный траурный мотив

Над миром, где пролито столько крови,

И потрясённо голову склонив,

Ему внимали Моцарт и Бетховен.
***
Звучанье Баха

Снова первозданно,

Его дыханье

Рвётся в вышину.

И мы у этой пленницы органа –

У музыки,

У музыки в плену.

То гром грозы,

То оклик океана,

То вздох дождя,

То колокола стон,

То звук слезы,

Сорвавшейся нежданно,

А то ручья

Весёлый перезвон.

Бой хрусталя,

Биение капели,

Как взлёт весны,

Собора небосвод.

Сама Земля

В предчувствии апреля

Сквозь сны и стены

Музыку несёт.

Так слит со сводом Домского собора

Весь небосвод со звёздной высотой,

Как ты со мною жаждою простора,

Как я с тобою сердцем и мечтой.
***
Безумная любовь моя, Бетховен!

Как от тебя уйти, коль ты во мне?

То я распят тобою на струне,

То ввергнут в ад, то поднят с небом вровень.

Ты – Прометей, сгорающий в огне,

Перед богами, как и он, греховен.

Гореть в борьбе не пламенем жаровен,

А факелом, с тобою наравне!

Судьба стучится в дверь! Но в дали дальней

Уже манят свирели Пасторальной,

И у себя в плену ты – сладкий плен!

Нет больше счастья, чем отдаться людям

И высекать огонь в груди у буден –

И ничего не требовать взамен.
***
Нам говорят профессора: В чём тайна

Бетховена? Откуда этот свет?

Что внёс он после Моцарта и Гайдна

В искусство симфонизма? – И в ответ

Показывают пикколо, тромбон

И контрфагот. – Он эти инструменты

Отважно ввёл в оркестр. Этим он

И деревянный звук, и голос медный

В три форте поднял. Что за глубина!

Из океана эти волны льются!

Вы ошибаетесь: Бетховена волна –

Из глубины французской революции.
***
Когда до слуха гения глухого,

Не достигало уж людское слово,

Когда он знал лишь бунт стихий немых,

И страстью опьяняемый, из них

Слагал гармонии, чредой чудесной –

Смерть подошла. Великий и безвестный,

Прославленный, осмеянный, титан

И раб – он умирал. Сплошной туман

Окутал небо. Дали застилая,

Росла гроза. Жестоких мыслей стая

Навстречу ночи реяла над ним.

Вдруг жаждой ненасытною томим,

Он поднялся – орёл ещё могучий.

Он слышал, слышал! Ах, влететь на кручи.

Изрыть всю землю, лишь бы радость дать

Сынам земли! – он слышал, как опять

Ударил гром в небесное подножье!

Охваченный неповторимой дрожью, —

А смерть уже на лбу чертила знак, —

Он небу, гордый, показал кулак.

Бетховен! Этот взмах ладони

Страшнее самой страшной из симфоний.
***
А вот в Клину, прохладном и зелёном,

Где и теперь прохладна тишина,

В твоём жилище, по-сиротски скромном,

Я молча постояла у окна.

Рабочий стол, некрашеный, в щербинах,

Да с камышовой сеткой стул простой…

А за окном – стволы берёз старинных

И колокольцы, полные росой.

Да шум лесов и дождички косые,

И небосклон, как нотная тетрадь,

Твоей сыновней Песни о России,

С которой нам и плакать и мечтать.

«Динь-динь, динь-динь», — в окне звенели капли,

И обернувшись нотною строкой,

Они листвой, согретой солнцем пахли,

Обветренной дышали высотой.

Но капель нет как нет…

И только нежность

Вечерних, с небом слившихся полей,

И только ветер с озера Сенежа,

Певучий ветер Родины твоей.
***
Душа изныла от чужого горя,

И сердце от чужой беды болит.

Под тёмным сводом Домского собора

Торжественная музыка звучит.

Смешались боли, были и легенды,

И потянуло холодом от плит,

Когда гремело грозное крещендо

И замирала, уходя в зенит.

Неудержимой бурею эмоций

Гудят и задыхаются басы,

И в каждом звуке оживает Моцарт,

Хоть сочтены его часы.

Тревога, нежность, вдохновенья взлёты

Оставили следы в его судьбе,

И понял он уже в разгар работы,

Что сочиняет «Реквием» себе.

Гусиное перо из рук упало,

А музыка живёт и тем сильна,

Что не печалью, а тревогой стала

И жизнью вдохновенною полна.
***
Есть в музыке такая неземная,

Как бы не здесь рождённая печаль,

Которую ни скрипка, ни рояль

До основанья вычерпать не могут.

И арфы сладкозвучная струна

Или органа трепетные трубы

Для той печали слишком, что ли, грубы,

Для той безмерной скорби неземной.

Но вот они сошлись, соединяясь

В могучее сообщество оркестра,

Как только палочка всесильного маэстро,

Как перст судьбы, указывает ввысь.

Туда, туда, где звучные миры,

И нету им числа, и нет предела.

О, этот дирижёр, он знает дело.

Он их в такие выси вознесёт!

Туда, туда, всё выше, всё быстрей,

Где звёздное неистовствует фуга…

Метёт метель. Неистовствует вьюга.

Они уже дрожат. Как их трясёт!

Как в шторм девятибалльная волна,

В беспамятстве их кружит и мотает,

И капельки всего лишь не хватает,

Чтоб сердце наконец разорвалось.

Но что-то остаётся там на дне

И плещется в таинственном сосуде

Остаток, то остаток самой сути,

Её безмерной скорби неземной.

И вот тогда с подоблачных высот,

Той капельки владетель и хранитель

Нисходит инопланетянин Моцарт

И нам бокал с улыбкой подаёт.

И можно до последнего глотка

Испить её, всю горечь той печали,

Чтоб чуя уже холод за плечами,

Вдруг удивиться — как она сладка!
***
Не молкнет сердце чуткое Шопена,

Звучит громоподобно, как орган,

В «Святом кресте» вмурованное в стену,

Не для одних лишь здешних прихожан.

И нощно слышит сердце всё, и денно, —

Оно недремно, словно океан, —

Прах гения покоится над Сеной,

Но он живой для всех людей и стран!

Великий сын земли многострадальной,

Мир покорили до окраин дальних

Навеки звуки музыки твоей.

То сердце, что стучало в лад с народным

Во имя жизни светлой и свободной

И камнем взято, всех живых – живей!
***
Когда Шопен отчизну покидал,

Друзья ему любовно поднесли

В старинном кубке горсть родной земли,

Чтоб милый дар его сопровождал.

В неизъяснимой грусти дни текли.

Средь разных стран, холодных, чуждых зал

Он свято кубок свой оберегал,

В нём видя край, оставленный вдали.

Гармонии задумчивый поэт,

Он пел печали благородный свет,

Высокую любовь в людских сердцах.

Когда он умер, на земле чужой,

Той милой горсткою земли родной

Под хмурым небом был увенчан прах.
***
Любите музыку, поэты!

В ваш трудный, в ваш безмолвный час

Она во всех концах планеты,

Не поучая, учит вас.

Без переводчика и гида

Покажет вам, не показав,

Как опускалась Атлантида

В сиянье марсианских трав.

Покажет, кстати и некстати,

Как в душу врублена строка,

И просто – жалобу дитяти,

И просто – думу старика.

Когда шопеновской баллады

Меня омоет быстрина,

Я вижу пристальные взгляды

Красавиц, звёзд, морского дна.

Тогда, от слова независим,

С вещей срываю пелену,

И чутко прикасаюсь к высям,

И опускаюсь в глубину.

Я говорю: впусти балладу,

Доверься жизни голосам,

И всё, что недоступно взгляду,

Приблизится к твоим глазам.
***
В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа,
Нам пели Шуберта — родная колыбель.
Шумела мельница, и в песнях урагана
Смеялся музыки голубоглазый хмель.

Старинной песни мир — коричневый, зелёный,
Но только вечно молодой,
Где соловьиных лип рокочущие кроны
С безумной яростью качает царь лесной.

И сила страшная ночного возвращенья —
Та песня дикая, как чёрное вино:
Это двойник, пустое привиденье,
Бессмысленно глядит в холодное окно!
***
Вдали поёт валторна
Заигранный мотив,
Так странно и тлетворно
Мечтанья пробудив.

И как-то лень разрушить
Бесхитростную сеть:
Гулять бы, пить, да слушать,
В глаза твои глядеть.

И знаешь ведь отлично,
Что это всё — пустяк,
Да вальсик неприличный
Не отогнать никак.

И тошен, и отраден
Назойливый рожок…
Что пригоршнею градин,
Он сердце мне обжёг.

Невзрачное похмелье…
Да разве он про то?
Какое-то веселье
Поёт он «тро-то-то».

Поёт, поёт, вздыхает,
Фальшивит, чуть дыша.
Про что поёт, не знает…
Не знай и ты, душа!
***
Жил Александр Герцович,
Еврейский музыкант, —
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.

И всласть, с утра до вечера,
Заученную вхруст,
Одну сонату вечную
Играл он наизусть…

Что, Александр Герцович,
На улице темно?
Брось, Александр Герцович,
Чего там?.. Всё равно…

Пускай там итальяночка,
Покуда снег хрустит,
На узеньких на саночках
За Шубертом летит.

Нам с музыкой-голубою
Не страшно умереть,
А там — вороньей шубою
На вешалке висеть…

Всё, Александр Герцович,
Заверчено давно,
Брось, Александр Скерцович,
Чего там?.. Всё равно…
***
Как хорошо, что с давних пор
Узнал я звуковой узор,
Живущий в пении органа,
Где дышат трубы и меха,
И в скрипке старого цыгана,

И в нежной дудке пастуха.
Он и в печали дорог людям,
И жизнь, которая течёт
Так суетливо в царстве буден,
В нём обретает лад и счёт.
***
Кармен! какая в ней бравада!
Вулкан оркестра! Луч во тьме!
О, Гвадиана! О, Гренада!
О, Жорж Бизэ! О, Меримэ!

Кокетливая хабанера,
И пламя пляски на столе,
Навахи, тальмы и сомбреро,
И Аликант в цветном стекле!..

Застенчивая Микаэла
И бесшабашный Дон-Хозэ…
О ты, певучая новелла!
О, Меримэ! О, Жорж Бизэ!

И он, бравурный Эскамильо,
Восторженный торреадор;
И ты, гитанная Севилья,
И контрабанда в сердце гор…

Кармен! И вот — Медея Фигнер,
И Зигрид Арнольдсон, и Гай…
Пускай навеки май их сгинул, —
Но он ведь был, их звучный май!

Пусть время тленно, и сквозь сито
Его просеяны лета, —
Она бессмертна, Карменсита,
И несказанно золота!
***
Из страны, где солнца свет
Льётся с неба жгуч и ярок,
Я привёз себе в подарок
Пару звонких кастаньет.
Беспокойны, говорливы,
Отбивая звонкий стих, —
Из груди сухой оливы
Сталью вырезали их.
Щедро лентами одеты
С этой южной пестротой:
В них живёт испанский зной,
В них сокрыт кусочек света.
И когда Париж огромный
Весь оденется в туман,
В мутный вечер, на диван
Лягу я в мансарде тёмной,
И напомнят мне оне
И волны морской извивы,
И дрожащий луч на дне,
И узлистый ствол оливы,
Вечер в комнате простой,
Силуэт седой колдуньи,
И красавицы плясуньи
Стан и гибкий и живой,
Танец быстрый, голос звонкий,
Грациозный и простой,
С этой южной, с этой тонкой
Стрекозиной красотой.
И танцоры идут в ряд,
Облитые красным светом,
И гитары говорят
В такт трескучим кастаньетам,
Словно щёлканье цикад
В жгучий полдень жарким летом.
***
В ресторане было от электричества рыжо́.
Кресла облиты в дамскую мякоть.
Когда обиженный выбежал дирижёр,
приказал музыкантам плакать.

И сразу тому, который в бороду
толстую сёмгу вкусно нёс,
труба — изловчившись — в сытую морду
ударила горстью медных слёз.

Ещё не успел он, между икотами,
выпихнуть крик в золотую челюсть,
его избитые тромбонами и фаготами
смяли и скакали через.

Когда последний не дополз до двери,
умер щекою в соусе,
приказав музыкантам выть по-зверьи —
дирижёр обезумел вовсе!

В самые зубы туше опоенной
втиснул трубу, как медный калач,
дул и слушал — раздутым удвоенный,
мечется в брюхе плач.

Когда наутро, от злобы не евший,
хозяин принес расчёт,
дирижёр на люстре уже посиневший
висел и синел ещё.
***
Лакированный, пузатый,
Друг мой, нежный и певучий,
Итальянская мандола —
Восемь низких гулких струн…
В час вечерний и крылатый
Ропот русских перезвучий —
Слободская баркарола —
Налетает, как бурун.

Песня бабочкой гигантской
Под карнизами трепещет,
Под ладонью сердце дышит
В раскачавшейся руке…
В этой жизни эмигрантской
Даже дождь угрюмей хлещет…
Но удар струну колышет —
Песня взмыла налегке.

В старой лампе шёпот газа.
Тих напев гудящих звеньев:
Роща, пруд, крутые срубы,
Приозёрная трава…
«Из-под дуба, из-под вяза,
Из-под липовых кореньев», —
Вторя песне, шепчут губы
Изумрудные слова.
***
В младенчестве моём она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила;
Она внимала мне с улыбкой, и слегка,
По звонким скважинам пустого тростника
Уже наигрывал я слабыми перстами
И гимны важные, внушённые богами,
И песни мирные фригийских пастухов.
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной;
И, радуя меня наградою случайной,
Откинув локоны от милого чела,
Сама из рук моих свирель она брала:
Тростник был оживлен божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.
***
Материя сия бесплотна,
В руках нести её нетрудно.
Рембрандт писал свои полотна,
А Моцарт изваял на струнах.

Божественная власть органа,
Пленительная нежность арфы.
Еретики сожгли Джордано,
Но музыка — превыше мафий.

Фиорды Грига пахнут хвоей,
От них в душе моей светает.
Ах, музыка! Она не ходит,
Не ползает — она летает!

Оцените статью
Стихи
0 0 голоса
Рейтинг статьи
Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Как тебе стихи? Напиши!x