Санкт-Петербург — это самый романтичный город всех влюбленных. Это настоящий рай для туриста, город, весь исторический центр которого включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Петербург – это такая же сокровищница мировой культуры, как Рим, Париж или Венеция… Его и называют «Северной Венецией», потому что город расположен на 42 островах, разделенных реками, каналами и протоками. Побывав в этом городе никогда не забудешь разводные мосты, белые ночи, сумасшедшую атмосферу и неординарных людей. В данном разделе собраны стихи про Санкт-Петербург.
О, град Петра, мне сердцу милый,
Ты царской прихоти каприз.
Ты прозван Северной Пальмирой,
Петром любимый Парадиз!
Твой облик ублажает око.
Знаком и мил в нём каждый штрих,
Витиеватый стиль барокко
Апартаментов дорогих.
Град позолоченных соборов,
Дворцов изящных и палат,
Работ скульптурных без укора…
Виват, Санкт-Петербург, виват!
Ты красотой подобен раю,
На свете града лучше нет.
Тебя нисколько не пугают
Ни наводнения, ни швед.
Здесь Петропавловская крепость
И знаменитый порт Кронштадт
С врага сбивают всю свирепость –
Руси не страшен супостат.
Врата России на щеколде –
Их охраняет стольный град.
Здесь отмечает пушка полдень.
Здесь ночи белые стоят.
Здесь имена всплывают чинно,
Те, что любой назвать готов:
Великий Пётр, Екатерина,
Князь Меньшиков и граф Орлов…
Здесь, на Сенатской, виден взору,
Царь Пётр работы Фальконе.
Он свой осматривает город
Верхом на вздыбленном коне.
Нет на «окне Европы» ставен.
Зефир всегда здесь свеж и юрк…
Да здравствует в веках и славен
Блистательный Санкт-Петербург!
* * *
Любят тебя, Петербург гордоокий.
Музыкой полнится Флажная башня,
Белые ночи и невский настрой.
С жизнью играешь в очко бесшабашно-
Молодость, как ты беспечна порой!
И в Петергофе, в каскадах фонтанов,
Радуги любишь из капель ловить,
В Царском селе или в Павловске странном
Как лицеисты в аллеях бродить.
Только совсем неуютен и страшен
Город Петра для приезжих людей,
Кровью невинно убитых украшен,
Ветер помянет их песней своей.
Реквием ветер поёт над Невою,
Памяти сердца ему не отдам-
Пушкин и Лермонтов были с тобою,
Блок и Ахматова и Мандельштам.
Здесь Левитан не избегнул гонений,
Умер Филонов в блокадный мороз,
Здесь расцветал Шостаковича гений,
Бродский Иосиф родился и рос.
Кушнер и Рейн поврозь на Фонтанке
Тайно замечены кем-то вчера,
Бьют карабельные звонкие склянки,
Осень рыдает и эт цетера.
Твой классицизм, надменный и строгий,
Росси, Растрелли и Зимний дворец,
Здесь декабристы сидели в остроге.
Сколько разбилось судеб и сердец!
Может приеду- и буду отважной,
Чтоб заглянуть за парадный фасад.
Санкт-Петербург, тебе правда-неважно,
Ты не приемлешь пришедших назад?
Хоть отторгаешь чужих и далёких-
Очарованье тобой велико,
Любят тебя, Петербург гордоокий,
Те, кто с тобою и кто далеко.
* * *
Если будет очень грустно, я по улицам пройдусь.
По родному Ленинграду, Петербургу, Петрограду.
На «Казань» и на «Исакий» и на Летнего ограду,
На Ростральные колонны погляжу и подивлюсь.
Лечит душу дивный город. Я над вольною Невой
Вдоль по набережным старым белой ночью тихой, лунной
Поброжу в тумане лёгком, и гитарой шестиструнной
Отзовётся в сердце мрачном всё, что связано с тобой.
А сегодня яс особым чувством город обхожу.
Предстоит мне с ним расстаться, несмотря на боль потери.
Навсегда, иль только на год. Я вернусь, я в это верю.
А пока что напоследок я ещё раз поброжу.
Полюбуюсь на «Аврору», к Петропавловке пойду,
Поле Марсово тихонько, не спеша, пересеку я
И по Невскому пройдусь я, красоту его смакуя;
А к утру домой вернувшись, я печаль свою найду.
Край далёкий! Вскоре гостя ты незваного встречай.
Сердце ноет. Ему город покидать больно.
И в предверьи расставанья, слёзы капают невольно.
До свиданья, Милый город, ну а может быть — Прощай!
* * *
Белый город ночью белой вслед за мной, как пёс идёт.
Всадник в бронзе – угорелый, всё в Европу нас ведёт.
Я по берегу шагаю древней матушки – Невы.
В кружева мостов вплетаю, золотых церквей главы.
Липы с древними стволами мне о чём–то шелестят.
Вижу белок с голубями – парков праздничный наряд.
Белка на руку садится, и орешки там грызёт.
Невским воздухом напиться мне, надеюсь, повезёт.
Белый город в дымке белой умывается зарёй.
И мосты навеки слиться вновь стремятся над Невой.
Я иду в заре, как в платье, словно девица – весна.
Мне с мечтою той расстаться, не дано уж никогда.
* * *
Приехал я в большом волненье,
Чтоб посмотреть Петра творенье –
Золотоглавый белокаменный тот град…
Дворцы и статуи тревожат,
И сердце кровь унять не может
Со мной столетья все там говорят…
Забыл, что это в настоящем
И слышу стоны тех несчастных,
Что сотни лет назад работали в глуши…
В ужасных топях, на болотах
Построили сей град до срока,
Который стал «окном в Европу» для души…
* * *
Никогда не была я в Питере,
Не бродила по улицам тем,
Где вожди проживали-воители,
Где поэтам стоит постамент.
Никогда не была в Ленинграде я,
Не видала его красоты,
На Неве не следила за чайками,
Не любила, не знала мечты.
Петербург не назначит мне встречу,
Слишком много забот и своих,
Я проездом, с вокзального вече
Отошлю незнакомцу цветы.
* * *
Неразгаданный город,
Не проявленный звук,
Неизведанный голос,
Непродуманный круг.
Нерешительный разум,
Нескрываемый стон,
Не удержанный спазм,
Не разборчивый сон.
Неподатливый вихор,
Несмешной разговор,
Нелогичный поступок,
Необъятный простор.
Нерастраченный возглас,
Неоконченный блюз,
Неоправданный довод,
Неизбежный союз.
Недоступное знание,
Не прощупанный пульс,
Недосказанный вечер,
Это все — Петербург.
* * *
Наверно все же не смогу устать
От этих стен чарующего камня
Из четкости своих огран
Ваяющего облик града
Скрывающего в облик дня
Чуть начавшийся облик ночи
Раз вновь и вновь не удержать себя
Чтоб видное не ощутить на ощупь
Раз вновь и вновь Я от души в бегах
И из дали еще любуя
Иду из сует все туда
Где явь над топью в камне холст рисует
В движеньях кисти точных сгибы
Уже так просто угадать брегов
Проспектов струны Па лепные
Фасадов Своды арк мостов
Над бежью тихой купола седые
И шпилей взлеты и венец святой
Мне чудится Что все незримо
И только мнится голове больной
Как нужно мне коснуться Выпить
Его гранитный холодок
На пальцев кончиках
Набраться силы
Насытить верою сознание свое
Что я не сплю Что город существует
Что приду сюда ни раз еще
* * *
Серый день… Серы небо и природа.
Помрачневшие мосты и деревца.
Сквозь туманную ощеристость Синода
Проступает лик усталого Творца.
В этой серости, – туманной и угрюмой,
В этом флере, – полуясном и слепом,
Оживают неподвижные фигуры
С ненавязчивым загадочным лицом.
Оживают много видевшие храмы
Отдаленным перезвоном в час глухой,
Легкий шум волны о мраморную раму
И спектральный высверк башни золотой.
Вижу я небрежный дождик моросящий,
Грусть листвы и опустенье берегов,
Хлад Невы, то шумно стонущей, то спящей,
И в тиши ночной далекий стук подков.
Оживают две ростральные колонны,
Тень недлинную бросая на Неву
В час, когда туманом схваченные волны
Лижут с берега опавшую листву.
Оживают тихо дремлющие ивы,
Робким локоном приникшие к воде,
Ностальгией прозвучавшие мотивы,
Как тоскливый крик взлетевших лебедей.
Этот миг, как буря прорванная хлынет,
Это чудное мгновенье пред грозой,
Эти дни дождей, переходящих в ливни
Или в морось хмурую по мостовой..
Но прислушайтесь — звон Домского собора,
Leggierissimo вивальдъевской струны,
Грусть шопеновских мечтаний в ми-миноре,
боль Чайковского над чернотой Невы:
Здесь сокрыт неявный смысл Петербурга,
Здесь души эзотерической ковчег.
Три столетья историческая фуга
Ткет сплетенья человеческих судеб.
Город гоголевских жутковатых масок,
Достоевского отчаянье и свет,
Здесь рисует Пушкин без палитр и красок,
И встает пророком Блока силуэт.
Призрак-сфинкс… На болоте вставший город,
Уникальный петербургский феномен,
Завораживающим осенним флером
Без баталий и боев берущий в плен.
Что ж, поите волшебством, дожди слепые,
Наступай из подворотен, мрак глухой,
И звените, колоннады строевые
В унисон с адмиралтейскою иглой!
И звучи, звучи — музыка Ленинграда,
Я люблю, когда течешь ты сквозь века
Не величественной поступью романа,
А незримым ветром тонкого стиха.
* * *
На миг, остановив свой быстрый бег,
Неслась земля светило огибая,
Знаменьем, отмечая новый век.
Волной свинцовой берега лаская,
Издала вдруг Нева тревожный всхлип,
Волнением стихию возбуждая.
Как призрак эры молчаливых рыб,
В молчание прибрежного тумана,
Из моря вышел город пенных глыб.
И мир воскликнул городу: Осанна!
Дав граду имя стойкого Петра,
Склоняясь долу будущего храма.
Предвидя жертвенный огонь костра,
Закалки веры в тяжких испытаньях,
Хоралы пели грустные ветра.
Волшебный сон, виденьем ирреальным,
Торжественно воссел на островах,
Глаголющий небес предначертанья.
Трубил несбыточных иллюзий крах,
Являясь вещим разумом России,
По свету веял грез напрасных прах.
Как ангел Петропавловского шпиля,
Указывал ветрам златым крылом,
Куда и как им направлять стихии,
Какой внезапно грянет страшный гром,
Крушащий старое, для жизни вечной,
В руины сея новое зерно.
Провидец божьим даром был отмечен,
Грядущее собой отображал –
Пророк отечества, времен предтеча.
Блаженный летописец отмечал
Величье разума и брашну хама –
Зародыш исторических начал.
Комедию порой сменяла драма,
На смену слову приходил солдат,
За Родину штыком разя упрямо.
А в промежутке между громких дат,
Великих зодчих яркие творенья,
Ваяли рукотворно стольный град.
Немой восторг, красы оцепененье!
Застывшим чудом старых мастеров
Блистало светлой мысли озаренье.
Кружился в вальсе проходных дворов,
Дыханьем, замирая улиц стройных,
Мечтал ноктюрном разводных мостов.
С залива задувает ветер вольный,
В ответ река с поклоном шлет в залив
Неторопливый бег волны спокойной.
Здесь каблуки поэтов озорных
Вбивали гениальнейшие вирши
В булыжные тетради мостовых,
Здесь небеса струят прозрачной тишью,
Груз вдохновенья, принося творцам
И к звездам унося поэзий стишья.
Элегии задумчивым дворцам
Валторнами серебряных каналов
Поёт Луна мечтательным сердцам.
Романсы тишины морских причалов
Окрашивает царственный завет
Закатами малиновых кораллов.
Я знаю, через иного тысяч лет
Туманный призрак скроется под воду,
Оставив по себе былинный след,
На дне морском он обретет свободу,
Волной, укрывшись от мирских забот,
Простор, освобождая небосводу.
Воздвигнутый из сырости болот,
Из слез страданий, кровью обагренных,
Отыдет в бездну океанских вод.
Триумф воды, водою растворенный,
С собою свою тайну унесет,
Никем, до той поры, непобежденный…
С тех пор немало времени пройдет,
И сизокрылый голубь веры снова
Крылатою надеждой принесет
Во клюве долгожданный лист кленовый.
* * *
Раскинул дружески объятья
Собор Казанский над рекой:
«Позвольте же обнять вас, братья,
Прижавшись мраморной щекой…».
А Зимний в этот вечер летний
Румянцем солнечных зарниц
Скрывает возраст многолетний,
Припудрив нос пометом птиц.
Там куполов златые злаки
Взошли над гордою Невой,
Под медный звон заснул Исакий,
А Медный всадник удалой
Под гул волшебный и густой
Сошел с гранитного обломка,
И осмотрев тот край морской,
Узрел дела своих потомков,
А утром – снова на постой…
…Вот ночь укутала весь город
Своею звездною фатой,
И утоляет жадно голод,
Съедая свет и звуков рой.
Мосты свои открыли рты,
Зевая в сонной тишине…
Из темноты возникла Ты
И растворилась вся во мне…
* * *
Адмиралтейства острым шприцем,
И Петропавловки иглой
С рождения я привит к столице —
Прекрасной, чопорной и злой.
Надменный, томный Петербург —
Сканворд из улиц, переулков.
Ты черен в сумерках и бур,
Но так приятен для прогулки
Многоступенчатая биржа
Между ростральных двух колонн,
Богатства символ и престижа,
Не отвечает на поклон
Нева порой меняет лица
Свидетель — университет.
Нахалка, ей бы лишь пролиться
Волною через парапет
Загадочный в густом тумане
Архитектурный сталагмит,
В подсветке желтой, как в пижаме,
Исаакий грузный мирно спит
Кунсткамеры прозрачный глобус
В прохладе ночи запотел…
Перекурить решил автобус,
Устав от человечьих тел
Но мне его услуг не надо,
Фонарные сочтя столбы,
Иду, вытаскивая взглядом
Людские лица из толпы.
Мостов изогнуты ресницы.
Мосты — смешные горбунки.
Весной под ними рыба мчится
С рекою на перегонки
И, в стрелку острова вонзаясь,
Лущит течение Невы.
Тут я с подругою встречаюсь
Как жаль, что милая — не Вы…
* * *
…горький Максим смотрит Троицкий мост,
слева мечеть, справа Царский погост.
Можно не ждать завершения ночи,
если сигнал к переправе короче.
Будет иначе мое возвращение,
если забуду слова…
к черной Коломне, в Кронштадт, на Пески
тянутся ветви холодной руки.
Тлеет пред ликом фасадов холодных
бывших парадных, ныне доходных,
местом хранимая, плод вдохновения
просто-звезда «ленинград»…
пусть никогда ничего не потеряно,
в каждом лице повторяется время,
в каждом кафе дети Наполеона
ищут забвенья в напитках холодных.
В теплых объятьях отчизны разборчивой
есть вековая печаль…
вышел худому положенный срок —
в черных пилотках Иона-пророк
отшвартовавшись от дома родного,
в бездну морскую спешил к Посейдону.
С этой легендой изустно-доходчивой,
номер и чин вместо имени-отчества
приобретя, расписавшись в журнале,
я уезжал с Петроградской…
…медленный сон испытанье для веры.
Если мольбой упраздяется мера,
если тот город святыми покинут,
будет на стогнах звучать только имя.
Если немыслимо возвращенье,
на острова перекрыто движенье,
Если в садах листопады не часты,
если душа разорвалась на части,
и не собрать лоскутков запыленных
памятью горькой, далекой, влюбленной
той стороной Петроградской…
Снова пред взором похмельным — ликуя,
ангел над шпилем гласит «Аллилуйя»
дальней стране Петроградской…
* * *
…и я иду по городу родному…
и в неземном мерцаньи фонарей
все то, что днем казалось мне знакомым,
вдруг отзовется сказкою своей…
…и каждый вечер непохож на прошлый…
и каждый волшебством своим открыт…
и вновь мотив мелодии хорошей
мне пропоет веков седой гранит…
…деревья лишь застыли удивленно…
всё вслушиваясь в песенку реки…
идет девчонка, в город свой влюбленная,
и улыбается в предчувствии строки…
…вечерний город мой… такой домашний…
уютом царствуешь над вечной красотой…
и отражением в реке веков вчерашних
ты улыбаешься и мне своей мечтой…
…а завтра сказка новая проснется…
откроет тайну светлую под вечер…
и город мой мне нежно улыбнется…
— я обязательно приду к тебе…
…до встречи!..
* * *
…Питер узок?… Мне и не заметно…
…Очень дорог мне его уют…
…Я брожу по улочкам заветным,
…где меня всегда с улыбкой ждут…
…Приезжай… И ты его услышишь…
…здесь мелодия особенно чиста…
…Ты с Исаакия свальсируешь по крышам…
Под свет прелюдии крылатого моста…
…И ангел улыбается на шпиле…
Он пропоет с небесной высоты
те песни…, что поэты так любили…
…их искренность почувствуешь и ты…
…Да… Бесспорно… Нет милее сердцу
Города, что Родиной зовешь…
Но, может быть, в душе, с ним по соседству,
Ты место и для Питера найдешь?…
…Ты приезжай… В любое время года…
…Ну что поделать, если при тебе
вдруг закапризничает матушка-природа…
и вспомнит своенравно о дожде…
…Под дождиком… под снегом… или солнцем…
С тобой сверяя — «громче» иль «потише»…
Мой город лишь души твоей коснется…,
Чтоб песню ты сумел его услышать…
…И он откроется тебе… и улыбнется…
…Красой каналов, переулочков, дворцов…
…Любовью светлой в твоем сердце отзовется…,
…лишь если ты ее в себе принять готов…
…А если лишь одним воспоминаньем
ты скажешь «Питер узок»… — не спеши…
когда-нибудь про новое свидание
тебе напомнит часть твоей души…
Ты приезжай… как только нотка сердца
Тебе о Петербурге пропоёт…
Здесь столько светлых тайн для новых песен…
…Ты приезжай…
…Тебя мой город ждет…
…Ты приезжай…
* * *
…Петропавловка…
…Я каждый раз влюбляюсь…
…В энергетику твою…
…И в карильон…
…Вновь и вновь…
…Я вечером гуляю…
…под чудесный
…Колокольный перезвон…
…На Неве я сумерки
…встречаю…
…Близко-близко возле ног вода…
…Я немею…
…Я брожу в молчаньи…
…чтоб наслушаться мгновением…
…когда…
…город после нудной суматохи
…затихает,
…словно перед сном…
…И не надышаться
…каждым вздохом…
…Острова…,
…в который он влюблен…
…А колокола
…поют о вечном….
…Что за мастер
…Укрощает их…?.
…В небо смотрит
…девочна беспечная…
…Молится о том,
…чтоб не затих
…тот концерт,
…в котором луч мелодий
…освещает купол
…до небес…
…Ангела…
…Он!…
…Он взлетает вроде…
…Он взлетает!…
…Эх!…
…Пора чудес…
…Я оставлю площадь…
…К бастионам
…по мостовой
…ступая неспеша…
…сквозь сумерки,
…немного освещенные…
…идет-бредет
…девчоночья душа…
…Так тихо…
…У Нарышкина спектакль
…сейчас начнется…
…Собирается народ…
…Чтоб удивиться вновь…
…и чуть поплакать…
…девчонка вновь
…в театр тот войдет…
…Там все родные…
…будто снова в детство
…перелетит заветная душа…
…и вновь замрет
…иль затрепещет сердце…
…от приобщения к искусству,
…не дыша…
…А после уж…
…совсем поближе к ночи…
…вновь неспеша
…по Петропавловке бродить…
…С Собором,
…что скучает в одиночестве,
…о вечности
…подолгу говорить…
…И, вновь прощаясь,
…проходить по улочкам
…той Крепости,
…что помнит и Петра…
…»Я вновь к тебе вернусь…
…когда получится…
…ты отдыхай,
…родная, до утра…»
…И мимо зайца,
…на пеньке сидящего…
…через ворота…
…мост…
…и темный парк…
…я возвращаюсь
…снова в настоящее…
…К метро…
…Уж поздно…
…И домой пора…
* * *
Переменчив климат в Петербурге.
Погода неустойчива совсем,
И неизвестно, сколько завтра будет
Ноль градусов или плюс семь.
Сегодня минус — завтра плюс:
Температура скачет.
Лишь бьётся учащённо пульс,
А это сердце значит.
Над городом нависли тучи,
Дни солнечные сочтены,
И светлый тёплый лучик
На долгие бы дни….
Переменчив климат в Петербурге,
Меняться может каждый час.
Сегодня куртки — завтра шубы:
Не балует погодой нас.
* * *
Февраль. Уже светло. Кричат вороны в сквере.
Насквозь заиндевел Полюстровский прогон.
Автобус подошёл. Сейчас прижмут у двери
И быстро запихнут в простуженный салон.
Сегодня повезло – у самого окошка
Я целых полчаса смогу глазеть на мир,
Вот только подышу на изморозь немножко –
Исчезнет без следа изысканный ампир.
Натужено гудит автобус вдоль квартала,
Рекламы торжество – заманчивая сеть…
А вот и мост Петра – ажурный свод портала
Как будто над Невой подвешенная клеть.
На дальнем берегу за Смольным институтом
Собор в барочном стиле похожий на мираж.
Его голубизну мороз в туман укутал…
Мы съехали с моста – совсем иной пейзаж!
От скульптора дары – четыре “обормота”:
Кому-то по душе сей пошленький набор.
Вот снова промелькнул за правым поворотом
Без пастырских забот болеющий Собор.
В Таврическом саду Сергей Есенин в грусти.
Заснеженный простор молчит без детворы.
Когда-то пышный парк, а ныне – захолустье –
Как будто сотню лет гуляли топоры…
В оранжерейный дом Потёмкинской усадьбы
Озябшая спешу и, чтоб развеять грусть,
Мечтаю заказать я лилии для свадьбы,
* * *
Над зданий серыми стенами,
Над крышами жилых домов
Летает небо облаками,
Пытаясь выдать смысл без слов…
О войнах, бедах, о блокаде.
О всех увиденных делах…
И о балах, о маскараде,
Каким здесь было счастье, крах…
И синевы его прозрачность-
То счастья, мира обещанье,
Что всё грядущее-удачно,
Залог для мира процветанья…
Я покоряюсь всем надеждам,
Что зародились на Сенной,
Не будет больше так, как прежде,
Я знаю: мне не быть одной!!!
И все печали удалились,
Когда поНевскому я шла…
Я у прохожих не стыдилась
Спросить: «А как ваши дела?»
В их взаорах столь прямых и светлых,
Как здесь положено, глазах
Читала яркие ответы:
«Отлично всё! Да как всегда!»
* * *
Раскинул дружески объятья
Собор Казанский над рекой:
«Позвольте же обнять вас, братья,
Прижавшись мраморной щекой…».
А Зимний в этот вечер летний
Румянцем солнечных зарниц
Скрывает возраст многолетний,
Припудрив нос пометом птиц.
Там куполов златые злаки
Взошли над гордою Невой,
Под медный звон заснул Исакий,
А Медный всадник удалой
Под гул волшебный и густой
Сошел с гранитного обломка,
И осмотрев тот край морской,
Узрел дела своих потомков,
А утром – снова на постой…
…Вот ночь укутала весь город
Своею звездною фатой,
И утоляет жадно голод,
Съедая свет и звуков рой.
Мосты свои открыли рты,
Зевая в сонной тишине…
Из темноты возникла Ты
И растворилась вся во мне…
* * *
Санкт-Петербург — гранитный город,
Взнесенный Словом над Невой,
Где небосвод давно распорот
Адмиралтейскою иглой!
Как явь, вплелись в твои туманы
Виденья двухсотлетних снов,
О, самый призрачный и странный
Из всех российских городов!
Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувши молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя — в граните и в стихах!
И майской ночью в белом дыме,
И в завываньи зимних пург
Ты всех прекрасней — несравнимый
Блистательный Санкт-Петербург!
* * *
Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.
Смотрели на меня — и забывали
Клокочущие чайники свои;
На печках валенки сгорали;
Все слушали стихи мои.
А мне тогда в тьме гробовой, российской,
Являлась вестница в цветах,
И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.
И я безумел от видений,
Когда чрез ледяной канал,
Скользя с обломанных ступеней,
Треску зловонную таскал,
И каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил таки классическую розу
К советскому дичку.
* * *
Как в пулю сажают вторую пулю
Или бьют на пари по свечке,
Так этот раскат берегов и улиц
Петром разряжен без осечки.
О, как он велик был! Как сеткой конвульсий
Покрылись железные щеки,
Когда на Петровы глаза навернулись,
Слезя их, заливы в осоке!
И к горлу балтийские волны, как комья
Тоски, подкатили; когда им
Забвенье владело; когда он знакомил
С империей царство, край — с краем.
Нет времени у вдохновенья. Болото,
Земля ли, иль море, иль лужа,-
Мне здесь сновиденье явилось, и счеты
Сведу с ним сейчас же и тут же.
Он тучами был, как делами, завален.
В ненастья натянутый парус
Чертежной щетиною ста готовален
Bрезалася царская ярость.
В дверях, над Невой, на часах, гайдуками,
Века пожирая, стояли
Шпалеры бессонниц в горячечном гаме
Рубанков, снастей и пищалей.
И знали: не будет приема. Ни мамок,
Ни дядек, ни бар, ни холопов.
Пока у него на чертежный подрамок
Надеты таежные топи.
* * *
Волны толкутся. Мостки для ходьбы.
Облачно. Небо над буем, залитым
Мутью, мешает с толченым графитом
Узких свистков паровые клубы.
Пасмурный день растерял катера.
Снасти крепки, как раскуренный кнастер.
Дегтем и доками пахнет ненастье
И огурцами — баркасов кора.
С мартовской тучи летят паруса
Наоткось, мокрыми хлопьями в слякоть,
Тают в каналах балтийского шлака,
Тлеют по черным следам колеса.
Облачно. Щелкает лодочный блок.
Пристани бьют в ледяные ладоши.
Гулко булыжник обрушивши, лошадь
Глухо въезжает на мокрый песок.
* * *
Чертежный рейсфедер
Всадника медного
От всадника — ветер
Морей унаследовал.
Каналы на прибыли,
Нева прибывает.
Он северным грифелем
Наносит трамваи.
Попробуйте, лягте-ка
Под тучею серой,
Здесь скачут на практике
Поверх барьеров.
И видят окраинцы:
За Нарвской, на Охте,
Туман продирается,
Отодранный ногтем.
Петр машет им шляпою,
И плещет, как прапор,
Пурги расцарапанный,
Надорванный рапорт.
Сограждане, кто это,
И кем на терзанье
Распущены по ветру
Полотнища зданий?
Как план, как ландкарту
На плотном папирусе,
Он город над мартом
Раскинул и выбросил.
* * *
Тучи, как волосы, встали дыбом
Над дымной, бледной Невой.
Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был,
Город — вымысел твой.
Улицы рвутся, как мысли, к гавани
Черной рекой манифестов.
Нет, и в могиле глухой и в саване
Ты не нашел себе места.
Воли наводненья не сдержишь сваями.
Речь их, как кисти слепых повитух.
Это ведь бредишь ты, невменяемый,
Быстро бормочешь вслух.
* * *
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
* * *
…И снова мир с восторгом слышит
салюта русского раскат.
О, это полной грудью дышит
освобожденный Ленинград!
…Мы помним осень, сорок первый,
прозрачный воздух тех ночей,
когда, как плети, часто, мерно
свистели бомбы палачей.
Но мы, смиряя страх и плач,
твердили, диким взрывам внемля:
— Ты проиграл войну, палач,
едва вступил на нашу землю!
А та зима… Ту зиму каждый
запечатлел в душе навек —
тот голод, тьму, ту злую жажду
на берегах застывших рек.
Кто жертв не предал дорогих
земле голодной ленинградской —
без бранных почестей, нагих,
в одной большой траншее братской?!
Но, позабыв, что значит плач,
твердили мы сквозь смерть и муку:
— Ты проиграл войну, палач,
едва занес на город руку!
Какой же правдой ныне стало,
какой грозой свершилось то,
что исступленною мечтой,
что бредом гордости казалось!
Так пусть же мир сегодня слышит
салюта русского раскат.
Да, это мстит, ликует, дышит!
Победоносный Ленинград!
* * *
Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.
Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, — как броненосец в доке,
Россия отдыхает тяжело.
А над Невой — посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.
Тяжка обуза северного сноба —
Онегина старинная тоска;
На площади сената — вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка…
Черпали воду ялики, и чайки
Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.
Летит в туман моторов вереница.
Самолюбивый,скромный пешеход,
Чудак Евгений бедности стыдится
Бензин вдыхает и судьбу клянет!
* * *
Время года неизвестно.
Мгла клубится пеленой.
С неба падает отвесно
Мелкий бисер водяной.
Фонари горят как бельма,
Липкий смрад навис кругом,
За рубашку ветер-шельма
Лезет острым холодком.
Пьяный чуйка обнял нежно
Мокрый столб — и голосит.
Бесконечно, безнадежно
Кислый дождик моросит…
Поливает стены, крыши,
Землю, дрожки, лошадей.
Из ночной пивной всё лише
Граммофон хрипит, злодей.
«Па-ца-луем дай забвенье!»
Прямо за сердце берет.
На панели тоже пенье:
Проститутку дворник бьет.
Брань и звуки заушений…
И на них из всех дверей
Побежали светотени
Жадных к зрелищу зверей.
Смех, советы, прибаутки,
Хлипкий плач, свистки и вой —
Мчится к бедной проститутке
Постовой городовой.
Увели… Темно и тихо.
Лишь в ночной пивной вдали
Граммофон выводит лихо:
«Муки сердца утоли!»
* * *
Желтый пар петербургской зимы,
Желтый снег, облипающий плиты…
Я не знаю, где вы и где мы,
Только знаю, что крепко мы слиты.
Сочинил ли нас царский указ?
Потопить ли нас шведы забыли?
Вместо сказки в прошедшем у нас
Только камни да страшные были.
Только камни нам дал чародей,
Да Неву буро-желтого цвета,
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.
А что было у нас на земле,
Чем вознесся орел наш двуглавый,
В темных лаврах гигант на скале,-
Завтра станет ребячьей забавой.
Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Ни кремлей, ни чудес, ни святынь,
Ни миражей, ни слез, ни улыбки…
Только камни из мерзлых пустынь
Да сознанье проклятой ошибки.
Даже в мае, когда разлиты
Белой ночи над волнами тени,
Там не чары весенней мечты,
Там отрава бесплодных хотений.
* * *
Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете —
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для тою.
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала…
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Зачем же ты меня изобразил
Такой отважной и такой прекрасной,
Как женщину в расцвете лучших сил,
С улыбкой горделивою и ясной?
Но, не приняв суровых укоризн,
Художник скажет с гордостью, с отрадой:
— Затем, что ты — сама любовь и жизнь,
Бесстрашие и слава Ленинграда!
* * *
Что это — выстрел или гром,
Резня, попойка иль работа,
Что под походным сапогом
Дрожат чухонские болота?
За клином клин,
К доске — доска.
Смола и вар. Крепите сваи,
Чтоб не вскарабкалась река,
Остервенелая и злая…
Зубастой щекочи пилой,
Доску строгай рубанком чище.
Удар и песня…
Над водой —
Гляди — восходит городище…
Кусает щеки мерзлый пух,
Но смотрят, как идет работа,
На лоб надвинутый треух
И плащ, зеленый, как болото…
Скуластый царь глядит вперед,
Сычом горбясь…
А под ногою
Болото финское цветет
Дремучим тифом и цингою…
Ну что ж, скрипит холопья кость,
Холопья плоть гниет и тлеет…
Но полыхает плащ — и трость
По спинам и по выям реет…
Стропила — к тучам,
Сваи — в гать,
Плотину настилайте прямо,
Чтоб мог уверенней стоять
Царь краснолицый и упрямый…
О город пота и цинги!
Сквозь грохот волн и крик оленей
Не слышатся ль тебе шаги,
Покашливанье страшной тени?..
Болотной ночью на углах
Маячат огоньков дозоры,
Дворцами встал промерзший прах,
И тиной зацвели соборы…
И тягостный булыжник лег
В сырую гать
И в мох постылый,
Чтобы не вышла из берлог
Погибшая холопья сила;
Чтоб из-под свай,
Из тьмы сырой
Холопья крепь не встала сразу,
Тот — со свороченной скулой,
Тот — без руки, а тот — без глаза.
И куча свалена камней
Оледенелою преградой…
Говядиною для червей,
Строители, лежать вам надо.
Но воля в мертвецах жила,
Сухое сердце в ребрах билось,
И кровь, что по земле текла,
В тайник подземный просочилась.
Вошла в глазницы черепов,
Их напоив живой водою,
Сухие кости позвонков
Стянула бечевой тугою,
И финская разверзлась гать,
И дрогнула земля от гула,
Когда мужичья встала рать
И прах болотный отряхнула…
* * *
Не ленинградец я по рожденью.
И все же я вправе сказать вполне,
Что я — ленинградец по дымным сраженьям,
По первым окопным стихотвореньям,
По холоду, голоду, по лишеньям,
Короче: по юности, по войне!
В Синявинских топях, в боях подо Мгою,
Где снег был то в пепле, то в бурой крови,
Мы с городом жили одной судьбою,
Словно как родственники, свои.
Было нам всяко: и горько, и сложно.
Мы знали, можно, на кочках скользя,
Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,
Свалиться под пулей, отчаяться можно,
Можно и то, и другое можно,
И лишь Ленинграда отдать нельзя!
И я его спас, навсегда, навечно:
Невка, Васильевский, Зимний дворец…
Впрочем, не я, не один, конечно.-
Его заслонил миллион сердец!
И если бы чудом вдруг разделить
На всех бойцов и на всех командиров
Дома и проулки, то, может быть,
Выйдет, что я сумел защитить
Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.
Товарищ мой, друг ленинградский мой,
Как знать, но, быть может, твоя квартира
Как раз вот и есть та, спасенная мной
От смерти для самого мирного мира!
А значит, я и зимой и летом
В проулке твоем, что шумит листвой,
На улице каждой, в городе этом
Не гость, не турист, а навеки свой.
И, всякий раз сюда приезжая,
Шагнув в толкотню, в городскую зарю,
Я, сердца взволнованный стук унимая,
С горячей нежностью говорю:
— Здравствуй, по-вешнему строг и молод,
Крылья раскинувший над Невой,
Город-красавец, город-герой,
Неповторимый город!
Здравствуйте, врезанные в рассвет
Проспекты, дворцы и мосты висячие,
Здравствуй, память далеких лет,
Здравствуй, юность моя горячая!
Здравствуйте, в парках ночных соловьи
И все, с чем так радостно мне встречаться.
Здравствуйте, дорогие мои,
На всю мою жизнь дорогие мои,
Милые ленинградцы!
* * *
Меж тонких льдин вода струится;
И отсвет уличных огней
Винтами яркими крутится
В стекле Петропольских зыбей.
Вон там лиловыми дугами
Ряды сияют фонарей;
Двумя живыми ручейками
Толпа встречается людей.
Люблю тебя, Нева седая,
И льдов твоих звенящий треск, —
И бег и вспышки звезд трамвая,
И гул, и проволоки блеск;
И снег сыпучий под санями,
Подушки шапок кучерских,
И понукание конями,
И пар моторов деловых.
Люблю я конок ход ленивый,
И дребезжанье стекол их, —
Зимы рисунок прихотливый
На окнах лавок городских.
Люблю по Невскому прогулки,
Гостиный двор и каланчу,
Мосты, сады и переулки,
В часовне бедную свечу,
И звон колоколов собора,
И колокольню в синей мгле,
И на коне с грозою взора
Петра на северной скале.
Люблю Царицын луг веселый,
Полеты легких скакунов,
И грохот конницы тяжелой,
И лес кудрявых казаков; —
И раны старых гренадеров
Курносых Павловских солдат, —
И сталь штыков, и блеск манерок,
Громовый «Здравия» раскат.
Люблю зеленые лафеты
И дула пушек полевых,
А в полдень грозные приветы
Из жерл орудий крепостных.
Люблю, когда по тротуарам
Скользит, снует толпа теней,
Когда седым клубятся паром
Бока и ноздри лошадей;
— Ветвей волшебные наряды,
И синий снег в морозный день,
И солнца пурпурные взгляды,
Огонь костра, и дым, и тень.
Люблю старушек я в морщинах,
Таких, которых на картинах
Живописуют мастерски
Рембрандта смелые мазки.
Люблю ланит рассвет прекрасный
И две богатые косы,
И взор восторженный и ясный,
Как капли утренней росы.
Скажи, о юность, что милее
И вдохновеннее тебя?
И я когда-то был нежнее, —
Я помню в юности себя.
И я мечтал и строил замки,
И мысль, не втиснутая в рамки,
Бродила вольно; я горел
И ни о чем не сожалел.
Мы все тогда поэты были;
Свежи, как майская листва,
Мы утром дней не дорожили,
Как лучшим даром естества.
Но прочь, собравшиеся складки!
Мгновенья прожитые сладки.
Вздыхать о прошлом не хочу,
Но в свой размер его включу.
Влюблен я в Пушкинские ямбы,
Порой летучие, как пух,
(В их честь слагал я дифирамбы)
Они пленяют русский слух.
* * *
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпенье
Конь Великого Петра.
Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь…
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.
* * *
Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.
Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.
Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над Летним садом
Месяц розовый воскрес, —
Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Вся любовь утолена.
Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, —
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.
* * *
В холода, когда бушуют снегопады,
В Петербурге этот день особо чтут, –
Город празднует День снятия блокады,
И гремит в морозном воздухе салют.
Это залпы в честь свободы Ленинграда!
В честь бессмертия не выживших детей…
Беспощадная фашистская осада
Продолжалась девятьсот голодных дней.
Замерзая, люди близких хоронили,
Пили воду из растопленного льда,
Из любимых книжек печь зимой топили,
И была дороже золота еда.
Ели маленький кусок ржаного хлеба
По чуть-чуть… Никто ни крошки не ронял.
И бомбёжка вместо звёзд ночного неба…
И руины там, где дом вчера стоял…
Но блокаду чёрных месяцев прорвали!
И когда врага отбросили назад,
Был салют! Его снаряды возвещали:
– Выжил! Выстоял! Не сдался Ленинград!
От усталости шатаясь, ленинградцы
Шли на улицы, и слышалось: «Ура!»
И сквозь слёзы начинали обниматься, –
Всё! Закончилась блокадная пора!
Есть салют у нас весной – на День Победы,
Он цветами красит небо всей стране,
Но особо почитают наши деды
Тот салют в голодно-белом январе…
* * *
Чем известна, чем гордится
Развеселая столица?
Как поддержит свой престиж
Русский Лондон и Париж?
Александровской колонной,
Кавалерией салонной,
Медной статуей Петра
И конюшнями двора;
Правоведами в корсетах,
Хулиганами в манжетах,
Петропавловским мешком
И Семеновским полком;
Всей полицией угрюмой,
Государственною думой,
Резиденцией царя
И Девятым января;
Нововременской крамолой,
Заколоченною школой,
Ожиданием «конца»
И решеткой вкруг дворца;
Униженьем человека,
Совещанием Кобека,
Храмом начатым Христа
И актрисой Балета.
* * *
Твой остов прям, твой облик жёсток,
Шершавопыльный — сер гранит,
И каждый зыбкий перекресток
Тупым предательством дрожит.
Твоё холодное кипенье
Страшней бездвижности пустынь.
Твоё дыханье — смерть и тленье,
А воды — горькая полынь.
Как уголь, дни, — а ночи белы,
Из скверов тянет трупной мглой.
И свод небесный, остеклелый
Пронзен заречною иглой.
Бывает: водный ход обратен,
Вздыбясь, идёт река назад…
Река не смоет рыжих пятен
С береговых своих громад,
Те пятна, ржавые, вскипели,
Их ни забыть, — ни затоптать…
Горит, горит на тёмном теле
Неугасимая печать!
Как прежде, вьётся змей твой медный,
Над змеем стынет медный конь…
И не сожрет тебя победный
Всеочищающий огонь, —
Нет! Ты утонешь в тине черной,
Проклятый город, Божий враг,
И червь болотный, червь упорный
Изъест твой каменный костяк.
* * *
Сокрылось солнце за Невою,
Роскошно розами горя…
В последний раз передо мною
Горишь ты, невская заря!
В последний раз в тоске глубокой
Я твой приветствую восход:
На небе родины далекой
Меня другое солнце ждет.
О, не скрывай, заря, так рано
Волшебный блеск твоих лучей
Во мгле вечернего тумана,
Во тьме безмесячных ночей!
О, дай насытить взор прощальный
Твоим живительным огнем,
Горящим в синеве хрустальной
Блестящим радужным венцом!..
Но нет! Румяный блеск слабеет
Зари вечерней; вслед за ней
Печальный сумрак хладом веет
И тушит зарево огней.
Сквозь ткани ночи гробовые
На недоступных высотах
Мелькают искры золотые, —
И небо в огненных цветах.
И стихнул ветер в снежном поле,
И спит престольный град царя…
О, не видать тебя мне боле,
Святая невская заря!
Ты вновь оденешь запад хладный
Огнями вечера; но, ах!
Не для меня их свет отрадный
Заблещет в розовых венцах.
Не для меня! В стране далекой,
Питомец бурей и снегов,
Блуждать я буду одинокой
В глуши подоблачных лесов.
Прими последнее прощанье!..
* * *
Прости и ты, о град державный,
Твердыня северных морей,
Венец отчизны православной,
Жилище пышное царей,
Петра могучее творенье!
О, кто б в великую борьбу,
Кто б угадал твое рожденье,
Твою высокую судьбу?
Под шумом бурь грозы военной,
По гласу мощному Петра,
В лесах страны иноплеменной
Воздвиглась русская гора,
На ней воссел орел двуглавый,
И клик победный огласил
Поля пустынные Полтавы
И груды вражеских могил.
И вновь бедой неотвратимой
Над дерзким галлом прошумел, —
И пал во прах непобедимый,
И мир свободой воскипел!
О, сколько доблестных деяний
Вписала северная сталь
В дневник твоих воспоминаний,
В твою гранитную скрижаль!
В твоих священных храмах веют
Народной славой знамена,
И на гробах твоих светлеют
Героев русских имена.
Вот он — зиждитель твой чудесный,
Твой, полунощный Прометей!
Но тот похитил огнь небесный,
А твой носил в душе своей…
Россия при дверях могилы,
Ее держал татарский сон.
Явился Петр, — и в мертвы жилы
Дыханье жизни вдунул он.
Она восстала, Русь святая,
Могуща, радостна, светла
И, юной жизнью расцветая,
Годами веки протекла!..
Зари чудесного рожденья
В тебе блеснул вначале свет;
Ты был предтечей воскресенья
И первым вестником побед!
Летами юный, ветхий славой,
Величья русского залог,
Прости, Петрополь величавый,
Невы державный полубог!
Цвети под радужным сияньем
Твоей блистательной весны
И услаждай воспоминаньем
Поэта сумрачные сны!
* * *
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
После зноя тихо дремлет
Прохлажденная земля;
Не такая ль ночь объемлет
Елисейские поля!
Тени легкие, мелькая,
В светлом сумраке скользят,
Ночи робко доверяя
То, что дню не говорят.
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
Блещут свежестью сапфирной
Небо, воздух и Нева,
И, купаясь в влаге мирной,
Зеленеют острова.
Вёсел мерные удары
Раздаются на реке
И созвучьями гитары
Замирают вдалеке.
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
Как над ложем новобрачной
Притаившиеся сны,
Так в ночи полупрозрачной
Гаснут звезды с вышины!
Созерцанья и покоя
Благодатные, часы!
Мирной ночи с днем без зноя
Чудом слитые красы!
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
Чистой неги, сладкой муки
Грудь таинственно полна.
Чу! Волшебной песни звуки
Вылетают из окна.
Пой, красавица певица!
Пой, залетный соловей,
Сладкозвучная царица
Поэтических ночей!
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
* * *
Ах, как приятно в день весенний
Урвать часок на променад
И для галантных приключений
Зайти в веселый «Летний сад».
Там, средь толпы жантильно-гибкой,
Всегда храня печальный вид,
С разочарованной улыбкой
Поручик Лермонтов стоит!..
Ах, Санкт-Петербург, все в тебе очень странно,
Серебряно-призрачный город туманов…
Ах, Петербург, красавиц «мушки»,
Дворцы, каналы, Невский твой!
И Александр Сергеич Пушкин
У парапета над Невой!
А белой ночью, как нелепость,
Забывши день, всю ночь без сна
На «Петропавловскую крепость»
Глядеть из темного окна!..
И, лишь запрут в «Гостинном» лавки,
Несутся к небу до утра
Рыданье Лизы у «Канавки»
И топот Медного Петра!..
Ах, Санкт-Петербург, все в тебе очень странно,
Серебряно-призрачный город туманов…
Ах, Петербург, красавиц «мушки»,
Дворцы, каналы, Невский твой!
И Александр Сергеич Пушкин
У парапета над Невой!
* * *
Я вижу град Петров чудесный, величавый,
По манию Петра воздвигшийся из блат,
Наследный памятник его могушей славы,
Потомками его украшенный стократ!
Повсюду зрю следы великия державы,
И русской славою след каждый озарен.
Се Петр, еще живый в меди красноречивой!
Под ним полтавский конь, предтеча горделивый
Штыков сверкающих и веющих знамен.
Он царствует еще над созданным им градом,
Приосеня его державною рукой,
Народной чести страж и злобе страх немой.
Пускай враги дерзнут, вооружаясь адом,
Нести к твоим брегам кровавый меч войны,
Герой! Ты отразишь их неподвижным взглядом,
Готовый пасть на них с отважной крутизны.
Бегут — и где они? — (и) снежные сугробы
В пустынях занесли следы безумной злобы.
Так, Петр! ты завещал свой дух сынам побед,
И устрашенный враг зрел многие Полтавы.
Питомец твой, громов метатель двоеглавый,
На поприще твоем расширил свой полет.
Рымникский пламенный и Задунайский твердый!
Вас здесь согражданин почтит улыбкой гордой.
Но жатвою ль одной меча страна богата?
Одних ли громких битв здесь след запечатлен?
Иные подвиги, к иным победам ревность
Поведает нам глас красноречивых стен, —
Их юная краса затмить успела древность.
Искусство здесь везде вело с природой брань
И торжество свое везде знаменовало;
Могущество ума — мятеж стихий смиряло,
И мысль, другой Алкид, с трудов взыскала дань.
Ко славе из пелен Россия возмужала
И из безвестной тьмы к владычеству прешла.
Так ты, о дщерь ее, как манием жезла,
Честь первенства, родясь в столицах, восприяла.
Искусства Греции и Рима чудеса —
Зрят с дивом над собой полночны небеса.
Чертоги кесарей, сады Семирамиды,
Волшебны острова Делоса и Киприды!
Чья смелая рука совокупила вас?
Чей повелительный, назло природе, глас
Содвинул и повлек из дикия пустыни
Громады вечных скал, чтоб разостлать твердыни
По берегам твоим, рек северных глава,
Великолепная и светлая Нева?
Кто к сим брегам склонил торговли алчной крылья
И стаи кораблей, с дарами изобилья,
От утра, вечера и полдня к нам пригнал?
Кто с древним Каспием Бельт юный сочетал?
Державный, дух Петра и ум Екатерины
Труд медленных веков свершили в век единый.
На Юге меркнул день — у нас он рассветал.
Там предрассудков меч и светоч возмущенья
Грозились ринуть в прах святыню просвещенья.
Убежищем ему был Север, и когда
В Европе зарево крамол зажгла вражда
И древний мир вспылал, склонясь печальной выей, —
Дух творческий парил над юною Россией
И мощно влек ее на подвиг бытия.
Художеств и наук блестящая семья
Отечеством другим признала нашу землю.
Восторгом смелый путь успехов их объемлю
И на рассвете зрю лучи златого дня.
Железо, покорясь влиянию огня,
Здесь легкостью дивит в прозрачности ограды,
За коей прячется и смотрит сад прохлады.
Полтавская рука сей разводила сад!
Но что в тени его мой привлекает взгляд?
Вот скромный дом, ковчег воспоминаний славных!
Свидетель он надежд и замыслов державных!
Здесь мыслил Петр об нас. Россия! Здесь твой храм!
О, если жизнь придать бесчувственным стенам
И тайны царских дум извлечь из хладных сводов,
Какой бы мудрости тот глас отзывом был,
Каких бы истин гром незапно поразил
Благоговейный слух властителей народов!
Там зодчий, силясь путь бессмертию простерть,
Возносит дерзостно красивые громады.
Полночный Апеллес, обманывая взгляды,
Дарует кистью жизнь, обезоружив смерть.
Ваятели, презрев небес ревнивых мщенье,
Вдыхают в вещество мысль, чувство и движенье.
Природу испытав, Невтонов ученик
Таинственных чудес разоблачает лик
Иль с небом пламенным в борьбе отъемлет, смелый.
Из гневных рук богов молниеносны стрелы!
Мать песней, смелая царица звучных дум,
Смягчает дикий нрав и возвышает ум.
Здесь друг Шувалова воспел Елисавету,
И, юных русских муз блистательный рассвет,
Его счастливее — как русский и поэт —
Екатеринин век Державин предал свету.
Минервы нашей ум Европу изумлял:
С успехом равным он по свету рассылал
Приветствие в Ферней, уставы самоедам
Иль на пути в Стамбул открытый лист победам,
Полсветом правила она с брегов Невы
И утомляла глас стоустныя молвы.
Блестящий век! И ты познал закат условный!
И твоего певца уста уже безмолвны!
Но нам ли с завистью кидать ревнивый взгляд
На прошлые лета и славных действий ряд?
Наш век есть славы век, наш царь — любовь вселенной!
Земля узрела в нем небес залог священный,
Залог благих надежд, залог святых наград!
С народов сорвал он оковы угнетенья,
С царей снимает днесь завесу заблужденья,
И с кроткой мудростью свой соглася язык,
С престола учит он народы и владык;
Уж зреет перед ним бессмертной славы жатва! —
Счастливый вождь тобой счастливых россиян!
В душах их раздалась души прекрасной клятва:
Петр создал подданных, ты образуй граждан!
Пускай уставов дар и оных страж — свобода.
Обетованный брег великого народа,
Всех чистых доблестей распустит семена.
С благоговеньем ждет, о царь, твоя страна,
Чтоб счастье давший ей дал и права на счастье!
«Народных бед творец — слепое самовластье», —
Из праха падших царств сей голос восстает.
Страстей преступных мрак проникнувши глубоко,
Закона зоркий взгляд над царствами блюдет,
Как провидения недремлющее око.
Предвижу: правды суд — страх сильных, слабых щит —
Небесный приговор земле благовестит.
С чела оратая сотрется пот неволи.
Природы старший сын, ближайший братьев друг
Свободно проведет в полях наследный плуг,
И светлых нив простор, приют свободы мирной,
Не будет для него темницею обширной.
Как искра под золой, скрывая б^гск и жар,
Мысль смелая, богов неугасимый дар,
Молчанья разорвет постыдные оковы.
Умы воспламенит ко благу пламень новый.
К престолу истина пробьет отважный ход.
И просвещение взаимной пользы цепью
Тесней соединит владыку и народ.
Присутствую мечтой торжеств великолепью,
Свободный гражданин свободныя земли!
О царь! Судьбы своей призванию внемли.
И Александров век светилом незакатным
Торжественно взойдет на русский небосклон,
Приветствуя, как друг, сияньем благодатным
Грядущего еще не пробужденный сон.
* * *
Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей,
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей,
Где, свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку.
Мне иссохшую черную руку
Как за помощью тянет он.
А земля под ногой гудела,
И такая звезда глядела,
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука:
Это где-то там, у Тобрука,
Это где-то здесь за углом.
Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть?
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби —
Это вечной разлуки весть.
Положи мне руку на темя,
Пусть теперь остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует,
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах.
А не ставший моей могилой,
Ты, гранитный, кромешный, милый,
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
И на гулких сводах мостов —
И на старом Волковом Поле,
Где могу я рыдать на воле
В чаще новых твоих крестов.
* * *
Cardan solaire* на Меньшиковом доме.
Подняв волну, проходит пароход.
О, есть ли что на свете мне знакомей,
Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!
Как щелочка, чернеет переулок.
Садятся воробьи на провода.
У наизусть затверженных прогулок
Соленый привкус — тоже не беда.
* * *
ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ — Я ГОВОРЮ
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады-
мы не покинем наших баррикад…
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
* * *
Петровой волей сотворен
И светом ленинским означен —
В труды по горло погружен,
Он жил — и жить не мог иначе.
Он сердцем помнил: береги
Вот эти мирные границы,-
Не раз, как волны, шли враги,
Чтоб о гранит его разбиться.
Исчезнуть пенным вихрем брызг,
Бесследно кануть в бездне черной
А он стоял, большой, как жизнь,
Ни с кем не схожий, неповторный!
И под фашистских пушек вой
Таким, каким его мы знаем,
Он принял бой, как часовой,
Чей пост вовеки несменяем!
* * *
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.
В черном бархате советской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи,
Все цветут бессмертные цветы.
Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
Мне не надо пропуска ночного,
Часовых я не боюсь:
За блаженное, бессмысленное слово
Я в ночи советской помолюсь.
* * *
В ушах обрывки тёплого бала,
а с севера — снега седей —
туман, с кровожадным лицом каннибала,
жевал невкусных людей.
Часы нависали, как грубая брань,
за пятым навис шестой.
А с неба смотрела какая-то дрянь
величественно, как Лев Толстой.
* * *
Темно под арками Казанского собора.
Привычной грязью скрыты небеса.
На тротуаре в вялой вспышке спора
Хрипят ночных красавиц голоса.
Спят магазины, стены и ворота.
Чума любви в накрашенных бровях
Напомнила прохожему кого-то,
Давно истлевшего в покинутых краях…
Недолгий торг окончен торопливо —
Вон на извозчике любовная чета:
Он жадно курит, а она гнусит.
Проплыл городовой, зевающий тоскливо,
Проплыл фонарь пустынного моста,
И дева пьяная вдогонку им свистит.
* * *
На скамейке в Александровском саду
Котелок склонился к шляпке с какаду:
«Значит, в десять? Меблированные «Русь»…»
Шляпка вздрогнула и пискнула: «Боюсь».
— «Ничего, моя хорошая, не трусь!
Я ведь в случае чего-нибудь женюсь!»
Засерели злые сумерки в саду,
Шляпка вздрогнула и пискнула: «Приду!»
Мимо шлялись пары пресных обезьян,
И почти у каждой пары был роман.
Падал дождь, мелькали сотни грязных ног,
Выл мальчишка со шнурками для сапог.
* * *
Слезают слёзы с крыши в трубы,
к руке реки чертя полоски;
а в неба свисшиеся губы
воткнули каменные соски.
И небу — стихши — ясно стало:
туда, где моря блещет блюдо,
сырой погонщик гнал устало
Невы двугорбого верблюда.
* * *
Белые хлопья и конский навоз
Смесились в грязную желтую массу и преют.
Протухшая, кислая, скучная, острая вонь…
Автомобиль и патронный обоз.
В небе пары, разлагаясь, сереют.
В конце переулка желтый огонь…
Плывет отравленный пьяный!
Бросил в глаза проклятую брань
И скрылся, качаясь, — нелепый, ничтожный и рваный.
Сверху сочится какая-то дрянь…
Из дверей извозчичьих чадных трактиров
Вырывается мутным снопом
Желтый пар, пропитанный шерстью и щами…
Слышишь крики распаренных сиплых сатиров?
Они веселятся… Плетется чиновник с попом.
Щебечет грудастая дама с хлыщами,
Орут ломовые на темных слоновых коней,
Хлещет кнут и скучное острое русское слово!
На крутом повороте забили подковы
По лбам обнаженных камней —
И опять тишина.
Пестроглазый трамвай вдалеке промелькнул.
Одиночество скучных шагов… «Ка-ра-ул!»
Все черней и неверней уходит стена,
Мертвый день растворился в тумане вечернем…
Зазвонили к вечерне.
Пей до дна!
* * *
Город Змеи и Медного Всадника,
Пушкина город и Достоевского,
Ныне, вчера,
Вечно — единый,
От небоскребов до палисадника,
От островов до шумного Невского, —
Мощью Петра,
Тайной — змеиной!
В прошлом виденья прожиты, отжиты
Драм бредовых, кошмарных нелепостей;
Душная мгла
Крыла злодейства…
Что ж! В веке новом — тот же ты, тот же ты!
Те же твердыни призрачной крепости,
Та же игла
Адмиралтейства!
Мозг всей России! с трепетом пламенным,
Полон ты дивным, царственным помыслом:
Звоны, в веках,
Славы — слышнее…
Как же вгнездились в черепе каменном,
В ужасе дней, ниспосланных Промыслом,
Прячась во прах,
Лютые змеи?
Вспомни свой символ: Всадника Медного!
Тщетно Нева зажата гранитами.
Тщетно углы
Прямы и строги:
Мчись к полосе луча заповедного,
Злого дракона сбросив копытами
В пропасти мглы
С вольной дороги!
* * *
Ко мне, туманная Леила!
Весна пустынная, назад!
Бледно-зеленые ветрила
дворцовый распускает сад.
Орлы мерцают вдоль опушки.
Нева, лениво шелестя,
как Лета льется. След локтя
оставил на граните Пушкин.
Леила, полно, перестань,
не плачь, весна моя былая.
На вывеске плавучей — глянь —
какая рыба голубая.
В петровом бледном небе — штиль,
флотилия туманов вольных,
и на торцах восьмиугольных
все та же золотая пыль.
* * *
Он на трясине был построен
средь бури творческих времен:
он вырос — холоден и строен,
под вопли нищих похорон.
Он сонным грезам предавался,
но под гранитною пятой
до срока тайного скрывался
мир целый,— мстительно-живой.
Дышал он смертною отравой,
весь беззаконных полон сил.
А этот город величавый
главу так гордо возносил.
И оснеженный, в дымке синей
однажды спал он,— недвижим,
как что-то в сумрачной трясине
внезапно вздрогнуло под ним.
И все кругом затрепетало,
и стоглагольный грянул зов:
раскрывшись, бездна отдавала
зaвopoженныx мертвецов.
И пошатнулся всадник медный,
и помрачился свод небес,
и раздавался крик победный:
«Да здравствует болотный бес».
* * *
Бросить всё, умчаться в Питер,
Налегке и на экспрессе,
На Фонтанке кофе выпить,
Пересечь вечерний Невский.
Львов скучающих погладить,
Поздороваться со сфинксом,
На задорных чаек глядя,
Подышать туманом Финским.
Замерев у парапета,
Посмотреть как мост Дворцовый,
Распахнется в небо, в лето…
Мне б туда вернутся снова…
* * *
Ну здравствуй, Питер —
Гений красоты!
Привет вам, серые дома на Мойке.
Вдыхайте хмарь, бетоны и мосты,
И выдыхайте пушкинские строки.
Гуляю я без цели, наугад.
В руке вино, никто меня не знает.
Я видел грязь, в ней умер Ленинград.
Я видел свет, в нем Питер оживает.
И этот свет, как сумрачный обман,
Такой приятный, но местами дерзкий.
И я, навеки твой алкаш и наркоман,
Который сгинул на проспекте Невском.
* * *
Здравствуй город дождей! Здравствуй город туманов!
Город строгой Невы и ажурных мостов!
Я примчалась к тебе, начитавшись романов,
О твоей красоте, о величье; дворцов.
Ты встречаешь меня небом хмурым и серым,
Мокрым блеском асфальта и мелким дождем.
Только сердце полно и надежды и веры.
Здравствуй город! А дождь мы с тобой переждем.
За окном белоснежный швартуется лайнер.
Он — круизный. И ветер колышет флажки.
И они мне сигналят о радостной тайне
Покорения северной этой реки.
Здравствуй, Питер! Тебя я приветствую снова.
На Дворцовую площадь меня проведи.
Ты мне нравишься мокрым и даже суровым.
Сколько встреч еще будет у нас впереди.
* * *
Мне бы только минуту, а больше не надо,
разбежаться, нырнуть в твою искренность взгляда.
Вновь вдохнуть аромат твоих скверов, садов,
Рот открыть, умиляясь красой куполов.
И немного ослепнуть от бронзы загара,
понимая что нынче с тобою не пара.
Как проказник мальчишка спустившись к Неве,
зачерпнуть хоть пригоршню ладонью в реке.
Мне бы только минуту… Шагнуть в толчею,
с замиранием сердца, сказать, что Люблю…
* * *
Я приеду в этот город на Неве,
Чтобы встретиться с царями на коне,
Чтобы выслушать трезвон колоколов
И увидеть блеск державных куполов.
И восстанут на гранитах и мостах
Тени прошлого на памятных местах.
Навестила я начала и концы,
Что оставили петровские гонцы.
Их писали тонкой вязью на листах,
Их оставили на храмовых крестах
И живут они в тумане над Невой,
Под сияющей злачёною иглой…
* * *
Кто в Петербурге не бывал
И красоты его не видел,
Тот очень много потерял —
Считай, что сам себя обидел.
Садись на поезд и вперёд,
Как метеор лети стрелою.
Запомни, друг мой, жизнь идёт,
Стареет все и мы с тобою.
Пока ты молод и здоров —
Стремись к высокому искусству.
Пусть нет в тебе больших даров,
Доверься внутреннему чувству.
Спеши увидеть красоту
Великих мастеров творенье.
В душе заполни пустоту,
В тебе родится вдохновенье.
Пусть ты не Росси и не Клодт —
Но постарайся след оставить.
И ни на день и не на год,
А чтоб в веках себя прославить.
* * *
Мы в Питер приезжаем на свиданье
С «Исакием», «Дворцовой» и Невой,
Нам Ксения прощает опозданье,
Даря за поклонение покой.
Каналы ждут с горбатыми мостами,
И гулкий топот стёртых площадей,
Ущелья между старыми домами,
И зелень бронзы вздыбленных коней.
Июнь с его бесцветными ночами,
Развод и возрождение мостов,
И кораблей салют под парусами —
Гарантией незыблемых основ!
* * *
Приезжайте в чудный город,
Над Невой стоящий! Повод?
Так без повода… Пройтись,
Взглядом обратившись ввысь,
Где сменяя шпиль на купол,
Муза зодчества, как в рупор,
О себе стихи слагает,
Восхищаться заставляет.
Приезжайте в светлый город,
Над Невой стоящий! Повод?
Вам его не надо, знайте!
Белой ночью погуляйте
Над сверкающей Невою,
Посейдон своей волною
Вас обмоет, усладит,
В сердце пламень поселит.
Пламень нежности и чувства,
И влюбленности в искусства:
Мельпомены и Клико
(хоть всё это нелегко),
Терпсихоры и Эрато
(не страшись, что многовато),
И Эвтерпы, и Ураньи
(не теряй только сознанье),
Музы Клио, Каллиопы
(направляй и к ним ты стопы),
Полигимнии, конечно,
(вспоминать всех будешь вечно)
Талию ты не забудь,
А затем в обратный путь…
Приезжайте в светлый город,
Над Невой стоящий! Повод?
Вы его найдёте сами!!!
Под святыми небесами
Лишь бы побывать опять!
А потом ещё раз пять,
А затем ещё немного
(не осудим мы вас строго)!
Чтоб приехать в чудный город,
Вы всегда найдёте повод!!!
* * *
Сурово небо в гордом Петербурге,
частенько хмарь, а солнце — лишь порой.
Спешу, бегу, и на ходу подруге:
«Я тороплюсь в мой Питер, я домой.
Таинственный и с долгими дождями,
веками дружит с Финскою волной.
С пологими, в граните, берегами,
любуется неспешною Невой.
Сто раз на дню меняется погода,
не стелется — завесою туман.
Без лишней скромности и рафинада
Балтийский ветер — городской смутьян.
Таких оттенков серого не встретишь,
ни в Лондоне, Париже и Москве,
но если полюбил, ты не разлюбишь
красивый, строгий город на Неве.
* * *
Я тебе подарю…этот город…
Как жемчужину…в тёплых ладошках…
Есть для этого…правильный повод…
Потерпи…подожди…хоть немножко…
Ты ещё отразишься…в каналах…
Многолико …и так невесомо…
И пришед…в многочисленных ранах…
Ты окажешься…кстати…и дома…
Волшебство фонарей …многоточьем…
Станет…доброй и верной приметой…
Для прогулок…туманною ночью…
И для песен…пока что …неспетых…
Будешь таять…в малиновой дымке…
Предрассветной илИ …предзакатной…
И считать …золотые пылинки…
По причине…совсем непонятной…
Царскосельские парки и скверы…
ЗаманЯт… в свои нежные сети…
И забудешь …про правило меры…
Как умеют…одни только …дети…
А ещё…подарю тебе …Дюны…
И Залив…в ожерелье из сосен…
Ты прочтёшь их…как древние руны…
В ту…немыслимо-сладкую Осень…
Я тебе подарю…этот город…
Как жемчужину…в тёплых ладошках…
Есть для этого…сказочный повод…
А пока…посидим…на дорожку…
* * *
Ах, Питер, Питер — сон масона
Великого, как Гулливер…
А сон не требует резона,
Он просто снится, род химер.
И снятся Мойка и Кузнечный,
Где нарождался Родион,
И снег, и ветер вечно-встречный,
И изобилие колонн.
Он длится триста лет — тягучий,
Многоканальный, дивный сон,
Он исцеляет от падучей,
Ты им спасён и вознесён
На эти питерские крыши —
Высокий срез со-бытия,
Сомнамбулический, сокрытый
От низкой яви и вранья.
Вы говорите, сон неистин?
Но он — не фикция, не ложь.
Творят шедевры без корысти
Дождя серебряные кисти,
И Дух навстречу —
без калош…
* * *
Мчит Сапсан нас в Петербург,
Столько нового вокруг:
Города, деревни, сёла,
Огоньков парад веселый.
Реки, речки, перекаты,..
Снегом все поля обьяты,
Елей, сосен хоровод
И созвездие болот.
Тверь осталась позади,
Бологое-впереди…
Вот уже и Петербург,
Снова новое вокруг!
* * *
А давай сегодня уедем в Питер —
В самый светлый мир и нелепый город,
Где одежда лучшая — точно свитер,
Потому что вечный собачий холод
И всё время дождь и сквозными ветер.
Мы пройдём с тобой по мостам и паркам,
Где гуляют парами сны и дети,
И потом нырнем в подворотни арку
И забудем там о всех прочих нервах.
Для любви такой нам не нужен повод.
Питер — он всегда непременно первый,
Даже если сотый по счёту город
На твоих путях. А давай в апреле
Мы закроем дверь на замок в квартире
И уедем в Питер на две недели…
И потом в его растворимся мире.
* * *
Дня на три махнуть бы в Питер…
Выдох — вдох — перезагруз.
«Темной «Балтики» плесните,
Ароматный невский вкус».
Под дождями камни плачут…
Осень… Молчаливый дзен…
Кину рублик на удачу
В ручейки канальных вен.
Поброжу одна меж львами…
Лучше мне сейчас одной
Измерять мосты шагами,
Руша утренний покой.
Выпить кофе на Марата…
Новый выдох, новый вдох…
Навестить бы надо брата
И застать его врасплох…
«Завтра утром улетаю,
Если вся не растворюсь…
Дня на три всего, мечтаю»…
Выдох — вдох — перезагруз.
* * *
Под громкие раскаты грома,
Под струны летнего дождя
Я снова возвращаюсь в город —
Родное детище Петра.
Меня встречают утром хмурым
Огни чугунных фонарей,
И отступает робко сумрак
Прохладных северных ночей.
Мелькают улицы, проспекты,
Дворцы, усадьбы и дома,
Мосты, сады, каналы, реки,
Гранитных берегов кайма.
Рассвет ещё едва коснулся
Соборов стройных куполов —
Ты в ранний час уже проснулся,
Ожил, прекрасный град Петров.
Дождь перестал; и расступилась
Завеса плотных облаков,
С небес туманом опустилась,
Укутав город как покров.
Чуть различимы силуэты
Фигур Аничкого моста,
На глади Невского проспекта
Лежит густая пелена.
В объятьях белого тумана,
Как в чудной сказке, Летний сад,
И в нем таинственно-спокойно
Деревья древние стоят…
Мне сердцу мил твой дивный образ,
Твои туманы и дожди,
Твоя торжественность и строгость,
Неповторимые черты.
Мой Петербург, я возвращаюсь
К тебе всегда как в первый раз,
И сильно по тебе скучаю
В те дни, что разлучают нас.
Когда с тобой мы расстаёмся,
Ты часто снишься мне во сне,
Великолепный, несравненный,
Любимый город на Неве.
* * *
Здравствуй, Питер! Здравствуй, милый!
Вот и свиделись мы вновь.
В этом тленном, бренном мире
Ты — навек моя любовь.
Знаю, ждёшь всегда, как будто,
Каждый раз — последний раз,
И проверенным маршрутом
Тороплю я встречи час.
Все меняется: уходят
В суматохе жизни дни…
Но, по-прежнему, разводят
Над седой Невой мосты.
Здравствуй, Питер! Здравствуй, милый!
Вот и свиделись с тобой.
В этом тленном, бренном мире
Ты вдруг стал моей судьбой.
* * *
Я живу в состоянии тихой истерики.
Ни психолог меня не спасёт, ни хирург.
Нет, не снятся мне сны о далёкой Америке —
Я люблю Петербург. Я хочу в Петербург.
Я прощенья прошу у волшебного Таллинна —
Мои мысли к себе он навек приковал, —
Но в душе я лелею желание тайное:
Чтобы окна гостиной — на Крюков канал.
Чтобы плыли опять катера — пароходики
По Фонтанке — реке, как по речке Судьбе,
Чтобы тикали — пели небесные ходики —
*С.-Пб, С.-Пб, С.-Пб, С.-Пб*…
Это, может, болезнь, или блажь, или мистика,
Или шутит со мной Господин Демиург,
Но, послушная точным расчётам баллистика,
Пуля в сердце моё — Петербург, Петербург.
Мне гармоний и рифм золотое содружество
Как поддержка любимых и любящих рук.
Я — гражданка Земли. Но моё петербуржество —
Это больше гражданства, сильнее разлук.
Я готова питаться одною овсянкою,
Я могу подчиниться Небесной Трубе,
Но пульсирует кровь сумасшедшей морзянкою —
* * *
Луна тоскливым фонарем
висит на облаке ленивом,
а я скучаю по тебе,
по тихим улочкам, заливам.
Прекрасный город Петербург,
мне люб твой образ первозданный —
и львы на мостиках твоих,
и красота старинных зданий.
Как ожерелье, град Петра
рассыпался над островами.
Ты — чудо света для меня
с водой каналов и дворцами.
Века не меркнет яркий лик
твоих прекрасных откровений,
ты воплощенье красоты
соборов, шпилей и строений.
* * *
Благородная обшарпанность фасадов,
Да брандмауэров серых тупики.
Здравствуй, Питер!
Как я встрече нашей рада!
Даже вечной непогоде вопреки.
Дождь привычно окропил твои панели,
Купола твои привычно скрыл туман —
Тем острее ощущенье акварели:
То ли город, то ли зрения обман.
* * *
О, эти сны — они всегда, всегда волшебны!
В них Петербург в широкополой шляпе
Берет меня под ручку, и гулять мы
С ним отправляемся, беседуя душевно.
Слегка постукивая тросточкой изящной,
Меня он водит по особенным маршрутам,
И в этих снах я точно знаю почему-то,
Что только этот Петербург — мой, настоящий!
В нем нет совсем привычных глазу серых красок,
А все дома, как будто брызги яркой смальты…
И словно слышу я виолончель, и альт, и
Звучанье скрипок… Как их музыка прекрасна…
И в этих снах моих, волнующих и странных,
На синем небе чайка выглядит жар-птицей,
Чье оперение, как радуга искрится,
А зелень ярче, чем в далеких жарких странах…
И если утром, со своим простившись гидом,
Вновь за окошком вижу серые пейзажи,
Глазам своим порою я не верю даже,
Преображая в мыслях пасмурные виды.
Слегка прикрыв туманом, пряча во дворы их,
Мне город хитро подмигнет и улыбнется,
А я замечу отраженье бликов солнца
В его глазах, дождя ресницами прикрытых.
* * *
Наш город усталый —
не лучше, не хуже, чем все города!..
В нём — дождь и вокзалы:
там люди садятся в свои поезда,
чтоб где-нибудь выйти,
где синее море и зелень листвы…
А я еду в Питер —
увидеть Исакий и Спас-на-Крови!
И вновь окунуться
в свинцовое небо и влажный туман!..
Пусть прочие рвутся
в далёкую сказку тропических стран,
где солнце в зените,
где всё вперемешку — и небыль, и быль!..
А я еду в Питер —
смыть Финским заливом дорожную пыль!..
И вновь окунуться
в свинцовое небо и влажный туман —
пусть прочие рвутся
в далёкую сказку тропических стран!..
А я еду в холод,
в порывистый ветер, в былые года —
в тот призрачный город,
который уже не забыть никогда!
* * *
Я уезжаю в Петербург,
Пусть ненадолго, на неделю,
Но может я ещё успею
Вам написать мой нежный друг.
Я уезжаю в Петербург,
Билет транзитный мной оплачен,
Крылом попутный ветер схвачен,
Пусть всё изменится вокруг.
Я уезжаю в Петербург,
Набраться новых впечатлений,
Расстаться с множеством сомнений,
Всё рассосётся как-то вдруг.
Я уезжаю в Петербург,
взглянуть ещё раз на Исаакий,
Я может пришлый, но не всякий,
Как гость моих былых подруг.
Я уезжаю в Петербург,
Прощаться видимо нам рано,
Что жизнь? Сплошная мелодрама,
Да трепет нежных женских рук
Я уезжаю в Петербург….
* * *
Я в ладонях держу твои белые ночи,
Отзываешься ты мне улыбкой опять.
Как найти мне слова не длинней, а короче,
Те, что смогут о белых ночах рассказать?
Спят на каменных плитах устало столетья,
Кто похвастает в них безмятежностью
дней?
Все страданья, все горести, все лихолетья
До сих пор проступают слезой из камней
* * *
Небо хрустальное сине.
Тихие звезды, мерцая,
Светят небесной пустыне
В ночи тоскливые мая.
Сонная грезит столица.
И отразились устало
Темные бледные лица
В зеркале темном канала
* * *
Открылась мне в ночную пору
Дворцов и шпилей красота,
Когда я на великий город
Смотрел с Литейного моста.
В широкой глади отражала
Нева сияние огней.
И ни одна река планеты
Не выдержит сравненья с ней
* * *
В молочной сырости тумана
Где тонут мысли и слова,
Вдруг выплыли четыре льва,
Четыре белых истукана
И, опершись на парапет
Держали берега канала
Вдруг солнце из-за облаков,
Взошло и вылилось на крыши.
И дворник, подметая мост,
Метлой случайно тронул хвост,
И огрызнулся лев неслышно.
* * *
Ликуя, а порой печалясь,
Я стыл, как птица на лету …
Забудется ль, когда встречались
На Поцелуевом мосту??
Я вспоминал потом в разлуке
То все сначала, то — с конца.
Мосты, мосты! Они, как руки,
Связуют время и сердца.
Они не просто над водою
То многолюдны, то пусты
Над радостью и над бедою.
Стоят, как радуги, мосты.
По грудь в воде — как ноги студит.
Как ветры спину леденят! –
Связуют берега и судьбы
И одинокие стоят.
* * *
Четыре черных и громоздких,
Неукрощенных жеребца
Взлетели – каждый на подмостках –
Под стянутой уздой ловца.
Как грузен взмах копыт и пылок!
Как мускулы напряжены
Какой ветвистой сеткой жилок
Подернут гладкий скат, спины!
* * *
Четыре черных и громоздких,
Неукрощенных жеребца
Взлетели – каждый на подмостках –
Под стянутой уздой ловца.
Как грузен взмах копыт и пылок!
Как мускулы напряжены
Какой ветвистой сеткой жилок
Подернут гладкий скат, спины!
* * *
Вечерний сумрак вымарал все тени
На мойке, на Неве и на Фонтанке.
Стоит, устало горбясь, мост Литейный
Дредноутом на якорной стоянке.
День отошел. Как всхлипы, чаек крики.
Седая мгла на их мятежных крыльях.
А сердце солнечные помнит блики
На площадях, на куполах, на шпилях
* * *
Седая изморозь, не иней,
А листья – выводок лисят.
В туманно-розовой и синей,
В прозрачной дымке Летний сад.
Пилястры строгие, как струны,
И в ртутных отблесках Нева.
Уже в душе запели руны,
Но не пришли еще слова.
И в предвкушении блаженства
Ты, щурясь, смотришь в высоту…
Возникли кони на мосту!
* * *
В себя вбирая красоту,
Я славлю сердце молодое!
Стою на Кировском мосту,
И город мой – как на ладони.
Домов хрустальные торцы,
Резные арки, словно сестры.
Сверкают золотом дворцы,
Алеют солнечные ростры.
И шпили, шпили – там и тут
Над каждой башней и карнизом.
А в мачтах кораблей поют
Балтийские седые бризы
* * *
В молочной сырости тумана
Где тонут мысли и слова,
Вдруг выплыли четыре льва,
Четыре белых истукана,
И, опершись на парапет,
Держали берега канала.
Вдруг солнце из-за облаков,
Взошло и вылилось на крыши.
И дворник, подметая мост,
Метлой случайно тронул хвост,
И огрызнулся лев неслышно.
* * *
Опять на площади Дворцовой
Блестит колонна серебром.
На гулкой мостовой торцовой
Морозный иней лег ковром.
Идешь и полной грудью дышишь,
Спускаешься к Неве на лед
И ветра над собою слышишь;
Широкий солнечный полет.
И сердце радостью трепещет,
И жизнь по-новому светла,
А в бледном небе ясно блещет
Адмиралтейская игла.
* * *
На Невском, как прибой нестройный,
Растет вечерняя толпа.
Но неподвижен сон покойный
Александрийского столпа.
Гранит суровый, величавый,
Обломок довременных скал!
Как знак побед, как вестник славы,
Ты перед царским домом стал.
Ты выше, чем колонна Рима,
Поставил знаменье креста.
Несокрушима, недвижима
Твоя тяжелая пята.
И через кровли низких зданий,
Все озирая пред собой,
Ты видишь в сумрачном тумане
Двух древних сфинксов над Невой.
Глаза в глаза вперив, безмолвны,
Исполнены святой тоски,
Они как будто слышат волны
Иной, торжественной реки.
Для них, детей тысячелетий,
Лишь сон — виденья этих мест,
И эта твердь, и стены эти,
И твой, взнесенный к небу крест.
И, видя, что багряным диском
На запад солнце склонено,
Они мечтают, как, — давно, —
В песках, над падшим обелиском,
Горело золотом оно.
* * *
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.
В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт
* * *
У причала «Летний сад»
Теплоходы встали в ряд.
Самый белый пусть прокатит.
На просторе дух захватит
* * *
Город спит,
И Невский стройный
Уплывает в темноту.
Только кони неспокойны
На Аничковом мосту.
Страшно мне:
Рванутся кони!
Кто таких коней догонит?
* * *
Петербургский май – предвестник лета.
С белыми ночами дружит май.
Будто лампочки дневного света
Над замлей включили невзначай.
Бьет в гранит воды прозрачный гребень.
И, не ожидая темноты,
Словно руки, вскинутые в небо,
над Невой разводятся мосты.
Под мостов раздвинутые своды
С полночи до самого утра
Дымные проходят пароходы,
Мчатся работяги-катера.
Белой ночью спать совсем не хочешь.
Не стихает город за окном,
Потому, что можно белой ночью
Делать все, как будто это днем.
* * *
Мечтает, может, кто-то об Италии,
Услышать хочет в оперетте скерцо,
Стремится к тёплым берегам Анталии,
Я — в Питер, он в моём остался сердце.
Где сфинксы наблюдают, терпеливо,
За мирной жизнью: гордо и безмолвно.
Где солнце редко и всегда дождливо,
Но дело не в погоде, безусловно..
А над Невой мосты — как крылья птицы.
Закат с рассветом, миром, спор венчают
И, незаметно, наступает время,
Что Белыми ночами величают.
Влюблённые спешат на Поцелуев мост,
Который, кстати, в честь купца зовётся,
А новобрачные, услышав сладкий тост,
Надеются, что горько не живётся.
В свои права вступает смело солнце,
От утренней звезды взяв эстафету
И, вскоре, оживает Питер- город;
Люблю живую сутолоку эту.
C утра снуют троллейбусы — стрекозы
Открыты магазины и бистро.
Конечно дождиком прольются росы,
Омыв церковных куполов златО.
Простит мне город, в этом нет вопроса:
Ни я одна, судить зазря не надо.
На Пискарёвском не увянут розы,
Когда меня не будет долго рядом.
* * *
Дела и заботы, вы разве когда-нибудь спите?
Звенящий будильник, мне песню призывную спой!
Я снова с тобою сегодня, любимый мой Питер,
Сливаюсь привычно с твоей многоликой толпой.
А невские волны ласкают игриво и плавно
Гранитные недра твоей необъятной души,
И новый рассказ о простом, сокровенном и главном
Мне слышится в шуме несущихся мимо машин.
Лишь в небе вечернем закат зарумянится алый,
И плечи покинет проблем надоевших гора,
Я, взгляд поднимая, шепчу на прощанье устало:
«Спасибо, мой город, но мне, к сожаленью, пора!»
С тоской покидаю бульваров ветвистое древо.
Я — капля твоя, ты же каждою клеточкой — мой…
Ныряю в метро, в его теплое душное чрево,
И в людном вагоне стремительно еду домой.
* * *
Я вернулась в мой город,» знакомый до слез»,
Через тысячу зим, через тысячу грез.
Я вернулась сюда, где все так же, как встарь:
Вот ночная аптека, вот тот же фонарь.
Я вернулась в мой город, он принял меня…
И цепочек дверных кандалами звеня,
Проливными дождями меня убеждал,
Что так долго скучал и безропотно ждал.
Я вернулась к тебе, я бреду наугад
По проспектам прямым с кружевами оград,
И лицо подставляя скупому лучу,
Я в тебе, словно сон, раствориться хочу.
Я узнаю тебя среди тысячи лиц,
Ведь радушье твое не имеет границ,
Я хочу, чтоб ты знал и имел бы ввиду,
Что я больше отсюда вовек не уйду.
* * *
Внутри меня кипит задор…
Той что внутри всего лишь двадцать…
Хочу вступить я в воробьиный хор,
А может на свидание сорваться…
Хочу гулять я вдоль Невы…
И отражённым небом любоваться…
А может быть купить себе цветы?
И просто так, без повода смеяться…
Весна… вскружила голову и мне…
И я не стану ей сопротивляться…
Мне так легко и сладко, как во сне…
Я не хочу, не буду просыпаться…
